Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
А Садовую Кудринскую много за что можно было любить. Особенно за зоопарк рядом, за Филатовскую больницу, где я все-таки стала героем, и еще — за Гастроном на площади Восстания. Сейчас это снова Кудринская площадь. Но все детство я знала и любила площадь Восстания.
Когда я добаливала свои бесконечные болезни, меня отвозили на Кудринскую, к тете Ане, остававшейся дома. На улицу мне уже разрешалось, а сад пока еще нет — раньше положенного срока врач в группу не допустит.
Счастливое время! Каждое утро, когда все расходились по делам, мы с Анечкой шли в Высотный гастроном, чтобы купить все для обеда и ужина. Холодильников тогда не было (даже трудно себе представить такое, но факт), поэтому приходилось покупать только немножко еды, на один день, иначе испортится.
— Ну, что? Собираемся в Гастроном? — предлагает Анечка.
— В Гастроном! — радуюсь я.
Вот мы идем, и я повторяю стихи. Их, кажется, маленькая Женечка еще придумала:
Площадь Восстания,
Высотное здание,
Квартира двадцать восемь —
И до свидания.
Смысла особого нет. Но есть какой-то радостный ритм. Вот я и повторяю, повторяю…
В Гастрономе очень вкусно пахнет всегда. И красота же вокруг! Зеркала, мраморные прилавки, колонны. Настоящий дворец. Мы переходим из одного зала с колоннами в другой. В каждом зале продается свое: где-то макароны, мука, крупа — бакалейные товары; где-то — конфеты, торты, зефир, пастила, пряники, баранки. А есть еще рыбный зал: там в огромном бассейне плавает живая рыба. Я даже видела самую настоящую щуку с картинки из сказки. И карпа… Много кого.
Чаще всего Анечка покупает селедку. Сельдь Атлантическую. Выбирает самую красивую. Продавщица взвешивает, заворачивает в бумагу хорошенько.
В мясном отделе нарисована корова. Она квадратами поделена на куски. Эти куски на картинке разноцветные. Самые красные части на картинке — самые хорошие. Но все равно в мясном отделе скучно и всегда много народу.
А мой любимый зал — колбасный и сырный. Вот там пахнет — так пахнет! Очень вкусно!
Анечка покупает 200 граммов докторской колбаски, 200 граммов сыра — на один раз всем поесть хватит. Продавщица спрашивает:
— Вам куском или нарезать?
— Нарежьте, пожалуйста, — просит Анечка.
Так, как умеют нарезать сыр и колбасу продавщицы в Высотке, не умеет никто: тоненько-тоненько. Кусочки получаются совсем прозрачные. Взвешивает она сыр и колбасу на прозрачной папиросной бумаге. А потом еще заворачивает в желтовато-серые плотные листы.
Мы берем свои покупки и отходим к мраморному столу для покупателей. Начинается мой любимый ритуал. Анечка разворачивает пакетик с сыром:
— Хочешь попробовать кусочек?
— Хочу!
И она дает мне сыр — не голой рукой, Боже упаси, а кусочком оберточной бумаги, прямо в рот.
Сыр пахнет вкусно-превкусно!
Как никогда потом!
Наступает очередь колбаски. Я снова пробую. Вкусно!
Покупки домой мы несем вместе: у меня есть специальная маленькая сумочка, чтобы что-то нести. Мы же две хозяйки, я хочу помочь!
Анечка с сумкой, а я с сумочкой. Но ничего! Я вырасту и буду все для всех носить сама. А они — пусть отдыхают.
— До свидания, Высотное здание! До завтра!
Страшный дом
Есть еще на Кудринской один страшный дом. Вообще-то его не видно, он скрыт за всоким-высоким сплошным забором. Он стоит углом: одна сторона угла на Кудринской, а другая — на Качалова.
На Качалова живет Танюсина подруга, Светлана Яковлевна, переводчик с английского. Мы ходим к ней в гости. У нее большая квартира и невероятно огромный балкон: больше самой квартиры. Танюся с подругой разговаривают, а я гуляю на балконе и представляю всякие сцены из необыкновенной жизни.
Вот под балконом стоит прекрасный рыцарь, смотрит вверх. Это он ищет меня, потому что я — Прекрасная Красавица, а он в меня влюблен. Наконец он видит меня. Мы смотрим друг на друга… Я кидаю ему с балкона цветок. Это серьезный шаг с моей стороны! Теперь влюбленный в меня Дивный Рыцарь засушит этот цветок в старинной книге и будет помнить меня всю жизнь! А я — его. Как же иначе?
Ну, и так далее… Я часами могу развивать сюжет. Главное, чтоб никого рядом не было, а то я бормочу, и люди пугаются. Думают, что я сумасшедшая. А я — нет. Я просто так играю. И мне хорошо.
И вся улица Качалова мне очень нравится. Кроме того углового дома за забором.
Когда Женечка уходит из дома, тети ей всегда говорят: по этой стороне не ходи. И близко к тротуару не ходи.
— Но теперь-то уже можно, теперь не страшно, — возражает Женечка.
— Все равно не ходи. Кто их там знает. Не ходи!
— Ладно, не пойду.
У Женечки золотой характер, она никогда не спорит. Это все говорят.
Все равно, хоть Женечка и обещает не ходить мимо того дома, ей напоминают об этом каждый раз.
— А что в том доме? Почему страшно? Кто там живет? — волнуюсь я.
— Жил. Сейчас не живет. Жил очень страшный человек. Берия.
— А что он делал?
— Много чего плохого.
— А почему Женечке нельзя там ходить?
— Потому что он затаскивал школьниц в машину, привозил в этот дом… А потом их уже больше никто никогда не видел.
Я очень пугаюсь.
— А где он сейчас? Он точно там не живет?
— Расстреляли его. Но дом-то остался. И мало ли кто в нем…
Теперь понятно. Женечке точно нельзя там ходить! Я теперь тоже стану ей напоминать.
Мало ли что!
Культ личности
Летом мы живем все вместе на даче. Взрослые собираются в саду за деревянным столом и говорят, говорят. Только и слышно:
— Культ личности, культ личности!
Я интересуюсь: что такое «культ личности».
— А это когда обычный человек делает так, что его начинают почитать, как божество.
— А Бога нет, — подхватываю я.
С этим-то все ясно! Это нам все время повторяют в детском саду.
— Главное: человек не должен допускать, чтобы ему, как богу, поклонялись.
— А кто это допустил?
— Кто допустил, тот допустил. Тебе еще рано, иди по травке побегай, — уклоняются тети от честного ответа.
Я оскорбленно отхожу, но постепенно, кругами, приближаюсь к занятым беседой взрослым. Они увлеклись, не замечают меня.
Рассказывают теперь про каких-то людей, которые вернулись из тюрьмы. Кто-то из них рассказал про то, как его пытали.
— Китайские пытки и то меркнут, — слышу я странные фразы.
Изо всех сил креплюсь, чтобы не спросить, что такое китайские пытки. Прогонят.
— …Сутками стоял в каменном мешке, ни повернуться, ни сесть… Счет времени потерял… Вышел — смотрят, а он весь седой…
