«Крот» в генеральских лампасах - Чиков Владимир
Готовя эту докладную записку, Поляков рассчитывал продвинуть на руководящую должность себя как бывшего ответственного работника по подготовке и выводу за границу нелегалов. Но расчеты Полякова не оправдались: никакого решения по его докладной не было тогда принято. И именно в то время для него прозвучал еще один тревожный звонок: в американской газете «Лос-Анджелес таймс» был опубликован отчет о судебном процессе над проваленными Поляковым советскими разведчиками-нелегалами Саниными. В статье упоминалась и фамилия Полякова, участвовавшего в подготовке и переброске Саниных за кордон. Естественно, он струхнул тогда еще больше. Газета огласила на весь мир о том, что Поляков является советским военным разведчиком. А это означало, что он может стать не выездным за пределы своей страны. «Ну что ты будешь делать! — сокрушался он, испытывая и страх и гнев. — Не успели в сознании уложиться события, связанные с провалами в нелегальной сети, и на тебе! Опять ударили как обухом по голове…»
Но Поляков не был человеком, который мог потерять самоконтроль и душевное равновесие. Он был достаточно умен, хитер и профессионален. Решив разведать, что думают об этой публикации и об упоминании в ней его фамилии, он отважился навестить руководителей ГРУ, которых задабривал заморскими подарками. Встретившись с каждым из них один на один, он методом выведывания получил от них успокоительную информацию о том, что ему не стоит волноваться из-за какой-то там публикации в западной прессе. Однако и после этого он продолжал чувствовать себя неуютно, разные темные мысли лихорадочно метались в его голове, и главная из них — что же будет дальше, как сложится его судьба завтра, послезавтра, через неделю или месяц.
А вскоре ему сообщили по телефону из управления кадров, что дальнейшее использование его по американской линии в связи с публикацией в газете «Лос-Анджелес таймс» признано руководством ГРУ невозможным и поэтому он переводится на работу в другое управление, занимающееся разведкой в странах Азии, Африки и Ближнего Востока. Бросив трубку, Поляков схватился руками за голову: «Ну это все! Конец карьере и прощай, заграница!» Сгоряча он позвонил начальнику управления кадров Изотову с просьбой принять его. Тот сразу догадался, почему он напросился на прием.
Переступив порог кабинета Изотова, Поляков, к изумлению генерала, без всякого приглашения сел за стол и с напряжением в голосе спросил:
— Вы догадываетесь, Сергей Иванович, почему я к вам пришел?
— Да, я знал, что ты придешь ко мне в связи с переводом в другое управление, — с надломом в голосе ответил Изотов.
— Вот и хорошо! Значит, несправедливость принятого решения по отношению ко мне вы понимаете…
— А чего тут понимать? — прервал его начальник управления кадров. — И какая же тут несправедливость, если обстоятельства сложились не в твою пользу.
— Это какие же такие обстоятельства? — завелся Поляков.
— Во-первых, ты засветился в американской прессе. Во-вторых, в провалах наших нелегалов и разведчиков в США есть и твоя вина.
Поляков сделал вид, что потрясен услышанным, хотя на самом деле это не было для него чем-то новым.
— Я не понимаю одного: почему вы переводите меня с американского направления разведки, если я нахожусь не за границей, а среди своих, в своей стране?
— Так надо, Дмитрий Федорович. Это решение Павлова и Бекренёва. А весь сыр-бор разгорелся из-за статьи в «Лос-Анджелес таймс».
От досады Поляков даже съежился.
— Значит, на обещанной мне командировке в Вашингтон поставлен крест?
Генерал нахмурил брови и, сделав паузу, сказал:
— Из личного расположения к тебе, Дмитрий Федорович, хочу попросить о том, чтобы ты никогда не ставил вопросов перед руководством о возможности поездки на работу в Штаты. Они для тебя теперь закрыты раз и навсегда. Но руководство все же сочло возможным направить тебя в Юго-Восточную Азию на должность военного атташе. И пожалуйста, не обижайся ни на кого, а не то хуже будет…
Поляков знал и верил, что помощь придет к нему, но не знал откуда. Уверенность его в себе после сообщения Изотова окрепла, но он притворился расстроенным и, горестно сдвинув брови, тихим голосом проговорил:
— Не скрою, Сергей Иванович, вы дали мне много пищи для размышлений.
Размышлять никогда и никому не вредно.
Сделав обиженный вид, Поляков поднялся, вышел из-за стола и, поблагодарив генерала Изотова за беседу, распрощался с ним.
Через несколько дней Полякова вызвали в кадры, где ознакомили его с приказом начальника ГРУ о назначении на должность военного атташе при посольстве СССР в Бирме.
Информация об этом сразу разошлась по всем оперативным отделам ГРУ. Те сотрудники, которые подозревали его в провалах нелегальной сети в США и преданных им офицеров-связников, были ошарашены несправедливым, на их взгляд, назначением. Они судили-рядили, откуда могла идти такая мощная ему поддержка, кто мог стоять за его спиной, но никто из них и подумать не мог, что в данном случае сработали долларовые подарки Полякова нужным людям.
В процессе подготовки к командировке в Бирму военный атташе резидент Данин (Поляков) получил доступ к более широкому кругу секретной информации. Воспользовавшись высокой должностью, Поляков собрал в разных подразделениях военной разведки необходимые для ЦРУ ценные сведения и за два дня до отъезда в Рангун передал их через тайник американцам, в том числе и сообщение о своей долгосрочной командировке в Бирму.
Глава третья
БИРМАНСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК БУРБОНА
Предатели предают прежде всего себя самих.
Почти трехмиллионный Рангун встретил военного атташе советского посольства, резидента ГРУ Дмитрия Полякова горячим летним воздухом, напоенным ароматом бурно цветущей круглый год экзотической тропической растительности. Легкие перистые облачка робкими стайками скользили над расположенными полукругом хребтами Тибетского нагорья, в северной части которого находилась высочайшая вершина страны и всей Юго-Восточной Азии гора Хкакабо-Рази.
Не успев осмотреться на новом месте, военный дипломат Дмитрий Поляков уже на второй день после долгого полета над высочайшими горами мира был приглашен на ознакомительную беседу с советским послом Андреем Мефодьевичем Ледовским.
— Ну вот! Не успел акклиматизироваться, а уже тащат на «ковер»! — возмутился Поляков. — Нельзя ли перенести эту встречу дня на два-три попозже? — попросил он своего предшественника полковника Манохина. — Что там у посла горит, что ли?
Манохин сделал большие глаза и, покачивая головой, воскликнул:
— Да вы что, Дмитрий Федорович! Шутите, что ли? Или вы в первый раз приехали на работу за границу? Это же посол! Он здесь — старший начальник и может каждого из нас запросто откомандировать на родину.
— Тогда передайте ему, что я еще не оклемался после долгого перелета из Москвы.
Сбитый с толку Манохин, не говоря ни слова, поспешил ретироваться из комнаты, в которой поселился новый военный атташе.
После этого случая рассказанного Манохиным послу, Ледовский ни разу не принял Полякова и не пожелал даже знакомиться с ним. Подобного рода бестактные истории с новым атташе периодически всплывали и в резидентуре и в посольстве, потом они обрастали разными сплетнями о том, что Поляков ведет себя независимо и высокомерно потому, что у него в Москве есть «лохматая рука» и тому подобное. Ему в самом деле было по душе занимаемое им в Рангуне высокое положение военного атташе с различными персональными привилегиями и правом распоряжаться финансовыми средствами. Он считал себя большим начальником, подконтрольным только разведцентру в Москве, а Москва чрезвычайно далека от Рангуна, поэтому что хочу, то и ворочу. Как хозяин положения, он не допускал теперь и мысли о возможном провале своего сотрудничества с американцами вдали от России.