Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
Ее рассказ завершился слезами. Я попыталась ее утешить, пообещав написать тебе, и направилась спать в свою постель, где проспала добрых четыре часа, но М. М. не могла спать. Она сейчас встала; мы узнали, что монастырь полон грустных новостей, которые нас очень волнуют. Говорят, что за час до рассвета барка с рыбаками затерялась в лагуне, что две гондолы перевернулись и те, кто находился в них, утонули. Представь себе наши опасения: мы не осмеливались расспрашивать. Час до рассвета — это время, когда ты ушел. М. М. вернулась в свою комнату, я последовала за ней и помогла ей, когда она упала в обморок от страха, что ты мог погибнуть. Более храбрая, чем она, я говорила ей, что ты умеешь плавать, но озноб, предвестник лихорадки, заставил ее лечь в постель. Мы были в этом состоянии, когда, полчаса спустя, вошла моя тетя, очень веселая, и рассказала нам, смеясь, что во время утренней бури тот самый Пьеро, который нас так смешил, чуть не утонул. „Ах, бедный Пьеро! — сказала я ей, — расскажите нам это, дорогая тетя. Я надеюсь, что он спасся. Кто он? Кто-нибудь его знает?“ — „Да, — ответила она, — все известно, потому что гондола, которая его везла, черная. Лодочник нам рассказал, что Пьеро провел ночь на балу Бриати и, желая вернуться в Венецию и не найдя гондол у пристани, дал цехин нашему гондольеру, чтобы отвезли его домой. Загребной, его товарищ, упал в лагуну, но знаешь, что сделал этот бравый Пьеро? Он швырнул на настил гондолы все свои деньги и выкинул в море каюту гондолы и, несмотря на то, что ветер дул с запада, они отвезли его домой, войдя в Венецию через канал Нищих. Лодочники, счастливые, собрали с настила тридцать филиппков серебром, а затем восстановили каюту. Пьеро запомнит Мурано и бал Бриати. Лодочник говорит, что это сын г-на де Брагадин, брата Прокуратора: они отвезли его во дворец, почти мертвого от страха и холода, потому что он был одет только в простыню и без пальто.“ После этого рассказа тетя ушла, и мы остались там, глядя друг на друга и как бы вернувшись от смерти к жизни. М. М. спросила меня, улыбаясь, правда ли, что ты сын г-на де Брагадин. Я должна была ей ответить, что это вещь возможная, но что имя, которое ты носишь, не свидетельствует тому, что ты его бастард, и, тем более, что законный сын, потому что этот сеньор никогда не был женат. М. М. ответила мне, что она была бы очень недовольна, если бы ты оказался Брагадин. Я сочла себя обязанной сказать ей твое настоящее имя, поступок, который совершил г-н де Брагадин, чтобы сделать меня твоей женой, и последствия этого демарша, когда меня поместили в монастырь. Таким образом, дорогой друг, у твоей женушки нет больше секретов от М. М. Я надеюсь, что ты не обвинишь меня в нескромности, потому что будет лучше, если наша нежная дружба будет основываться на простой и чистой правде, чем на правде, перемешанной с ложью. Что мы нашли забавным и что заставило нас много смеяться, это уверенность, с которой говорят, что ты провел ночь на балу Бриати. Когда народ не знает чего-то о действительных событиях, он выдумывает, и правдоподобное очень кстати занимает место действительного. Могу сказать тебе, что это разъяснение пролилось бальзамом на душу нашей дорогой подруги, она хорошо поспала этой ночью и снова похорошела в надежде, что ты вернешься в казен. Она перечитала три раза это письмо и тридцать раз меня обняла. Ей не терпится увидеть письмо, которое ты ей напишешь. Лаура подождет. Я, надеюсь, еще увижу тебя в казене и, уверена, в лучшем настроении. Прощай».
Большего и не нужно было, чтобы вернуть мне разум. К концу этого чтения я уже был восхищенным поклонником К. К. и обожателем М. М.; но я был болен и в неподвижности, хотя и без лихорадки. Будучи уверен, что Лаура вернется завтра рано утром, я поспешил написать одной и другой, мало, но достаточно, чтобы уверить их, что я пришел в себя. Я написал К. К., что она хорошо сделала, сообщив мое имя своей подруге, тем более, что, поскольку я не появляюсь больше в их церкви, для меня нет никакого смысла скрываться. В заключение я заверил ее, что считаю себя виноватым и принесу самые глубокие извинения М. М., как только буду в состоянии покинуть постель. Вот копия письма, что я написал М. М.:
«Я оставил ключ от казена К. К., чтобы она вернула его тебе, милый друг, потому что решил, что мною играют, что я предан и обесчещен тобой лично, с определенной целью. В этом заблуждении души я не считал более возможным предстать перед твоими глазами, и, несмотря на любовь, дрожал от ужаса при мысли о встрече с тобой. Ты оказывала на меня такое сильное воздействие, что от меня потребовалось бы героическое усилие, чтобы тебя понять. Я во всем тебе уступаю, и я постараюсь убедить тебя при нашем первом же свидании в той искренности, с какой моя раскаявшаяся душа просит у тебя прощения. Только из-за этих мыслей мне не терпится поскорее поправиться. Ломота в суставах, от которой я был весь парализован, помешала мне написать тебе вчера. Могу тебя заверить, что посреди канала Мурано, в момент, когда я ощущал себя в двух шагах от смерти, я подумал, что небо наказывает меня за ошибку, что я сделал, отослав тебе ключ от казена, так как, не найдя гондол у пристани, я мог бы вернуться в казен, если бы ключ был еще у меня в кармане, и, соответственно, я не был бы сейчас болен и неподвижен. Не очевидно ли, что если бы я погиб, это было бы справедливое воздаяние за преступление, которое я совершил, отослав этот ключ? Значит, так судил господь, который заставил меня прийти в себя, направив с помощью средства, которое показало мне всю мою ошибку. На будущее, буду вести себя осторожнее, и ничто не заставит меня усомниться в твоей любви. Но что скажешь о К. К.? Это воплощенный ангел, который похож на тебя. Ты любишь нас обоих, и она любит нас точно так же. Я единственный среди вас слишком слаб и несовершенен, чтобы вам подражать. Мне кажется, однако, что я отдам свою жизнь как за одну, так и за другую. Мне любопытно узнать одну вещь, которую я не смею доверить бумаге, но ты удовлетворишь мое любопытство, я уверен, при первой же встрече. Как было бы здорово, если бы мы смогли увидеться сегодня же ночью. Я предупрежу тебя заранее, за два дня. Прощай, мой ангел».
На другой день Лаура нашла меня уже сидячим и выздоравливающим. Я попросил ее рассказать об этом К. К. на словах, передав ей письмо, что я написал, и она ушла, передав мне, в свою очередь, письмо, не требовавшее ответа. В этом письме было вложено письмо от М. М.; и то и другое содержали только переживания, опасения и заверения в любви, смешанные с заботами о моем здоровье. Только на шестой день я явился перед обедом в казен Мурано, где консьержка отдала мне письмо М. М.
«Беспокоясь о твоем здоровье, — писала она, — и будучи уверена, что ты возобновил возможность и права на этот казен, где ты сейчас находишься, я пишу тебе эти пару слов, дорогой друг, чтобы ты отписал мне, когда и где мы увидимся. Либо это будет в Венеции, либо здесь, мне все равно. Ни в том, ни в другом случае у нас не будет никакого свидетеля.»
