Моше Даян - Жить с Библией
В полночь, «в начале средней стражи», сразу же после смены дозорных, Гидон подошел к стану мидианитов. С ним были триста отборных воинов, которых он разделил на три отряда, по сто человек в каждом. Остальных ополченцев он отослал домой. Подойдя к краю стана противника, он подал знак. Воины первого отряда затрубили в трубы и разбили кувшины, которые они держали в руках. Они взяли факелы, спрятанные в кувшинах, в левую руку. Правой же они держали трубы. И издали громогласный боевой клич: «Меч Господа и Гидона!» Они трубили в трубы и размахивали факелами, но не двигались с места. Каждый стоял на своем месте у стана. Этого было вполне достаточно, чтобы вызвать страшный переполох среди мидианитов. Те решили, что сыны Израиля напали на них. В ночной темноте они не различали между своими и чужими, союзниками и врагами и разили друг друга мечами. Затем началось повальное бегство.
Мидианиты бежали на восток, в местность Бет-Шитта, а оттуда на юг, к долине Бет-Шеан, «до предела Авел-Мехола».
Колена Нафтали, Ашер и Менашше были предупреждены и преследовали их. Гидон предвидел, что мидианиты попытаются переправиться через Иордан, и «послал послов на всю гору Эфраимову сказать: выйдите навстречу мидианитам и перехватите у них переправу». Воины Эфраима последовали его совету: устроили засады у переправ через Иордан, завлекли в ловушку, умертвили двух князей мидианитских — Орева и Зеэва и принесли их головы Гидону. Гидон со своими воинами переправился через Иордан и поспешил вслед за отступающими мидианитами. Они прошли Суккот и Пнуэль, взошли на высоты Аммонские и, продолжив свой путь к «живущим в шатрах», достигли стана мидианитов в Каркоре. Цари мидианитов, Зевах и Цалмунна, были схвачены, и Гидон поразил их мечом.
Так смирились мидианиты перед сынами Израиля, и не стали уже поднимать головы своей, и покоилась земля сорок лет во дни Гидона». Гидон вернулся домой, умер в глубокой старости и был погребен «в гробе отца своего Иоаша, в Офре Авиэзеровой».
Поход Барака, сына Авиноама, против Сисры и война Гидона, сына Иоаша, с мидианитами принесли израильтянам две величайшие военные победы в эпоху Судей. Театром действий обеих этих кампаний была Изреэльская долина, и места, упоминаемые в Библии, знакомы мне с малолетства. И ныне, как в древние времена, Харод и Кишон струят свои воды, Таанах и Мегиддо сторожат вход в долину с юга, а гора Тавор высится над окрестностями, и с ее вершины открывается вид на расстилающиеся внизу поля.
Имена арабских деревень тоже хранят память о древнем Израиле. Деревня у подножья Тавора называется Дабурией, по имени Деворы пророчицы, а Хирбет-Шитта около Бет-Шеана — тот самый Бет-Шитта, к которому отошли мидианиты.
Для меня Изреэльская долина — это не поле боя, вид которого пробуждает воспоминания о войне. С того момента, когда я шестилетним мальчиком пришел сюда, и по сей день она символизирует в моем понимании честный физический труд и дары земли. Вся она покрыта хлебными полями и фруктовыми садами, на ней бегут ручьи и пасутся большие стада, пахарь идет за плугом, жнец несет свою жатву на гумно.
Столкновения, которые происходили в Изреэльской долине и в которых я принимал участие, были, как правило, стычками мирного времени, по большей части с нашими арабскими соседями, но иногда и с кочевниками, которые приходили с востока и юга.
В годы засухи в страну проникали феллахи из Хаурана и бедуины с восточного берега Иордана и из Негева. Жители Хаурана шли кучками вдоль полотна железной дороги Дамаск — порт Хайфа. В Хайфе они устраивались на работу в качестве портовых грузчиков. Они брели, распевая свои монотонные песни, каждый куплет которых выкрикивался запевалой и подхватывался остальными. Ночью они устраивали привал на обочине дороги и совершали набеги на сады и курятники. Когда их ловили на месте преступления и приводили в караульную, они сидели, сжавшись в комочек на полу, не протестуя и не прося о пощаде, с голодным блеском в глазах. Поселковый стражник награждал их парой тумаков в знак того, что он выполнил свой служебный долг, и отпускал на все четыре стороны. С наигранным гневом он кричал им вдогонку, чтобы они больше не попадались ему на глаза, но в душе сомневался в том, что такие ходячие скелеты смогут добраться до Хайфы.
Набеги бедуинов приносили больший вред, и с их участниками было трудней справиться. Правда, в отличие от мидианитов, они не обрушивались на страну «как саранча», но без драк дело никогда не обходилось. Бедуины племени Сагар из Заиорданья приходили обычно в поисках пастбищ со стадами овец. Племя Азазме из Негева и Синая пригоняло коз и верблюдов. Я с трудом понимал их гортанную арабскую речь, и манерами и повадками они также отличались от израильских бедуинов. Предметом их гордости были волосы, которые они отращивали, заплетали в косички и мыли в верблюжьей моче, чтобы придать им мягкость и блеск. Они носили рубашки из белого полотна, туго перетянутые крест-накрест кожаными ремнями. Они не стеснялись пасти свои стада на хлебных и кормовых посевах. Когда их ловили, им доставалось, но по большей части они пускались наутек при нашем приближении и оставляли стада на попечении своих младших братьев. Способ их бегства был поистине подвигом искусства. Сначала они кололи своего верблюда, чтобы он стронулся с места, и затем, когда он переходил в гон, прыгали ему на шею и, наконец, сползали на горб. Или они хватали его за одну из его задних ног и, опершись о его выдающуюся коленную чашечку своими босыми ногами, подтягивались, пуская в ход ногти, на спину галопирующего животного. Мы преследовали их верхом на конях или в полицейском тендере, и когда нам удавалось догнать их, начиналась потасовка. Они были свирепыми бойцами и пускали в дело камни и ножи. Стычки, в которых участвовали мы, сдержанные нахалалцы, ограничивались парой оплеух и криками. Но когда они вторгались на поля наших молодых и горячих соседей из Кфар-Баруха, схватки часто кончались вмешательством полиции из Назарета и вызовом санитарных машин, высылаемых из центральной больницы.
После того как мы отваживали их от наших полей и отгоняли их стада за реку Кишон, отношения между нами улучшались. Было в них что-то необычное, дикое и свободное, и это пленяло меня. Свой хлеб они изготовляли, прожаривая немолотые зерна только что срезанных в поле колосьев и выпекая его в горячей золе. Питались они главным образом продуктами, которые давали им их стада. За спиной они носили деревянные миски, в которые доили верблюдиц и из которых пили. Сыр они приготовляли из козьего молока. Они давали молоку прокиснуть и затвердеть и делали из него катыши, которые сушили затем на своих палатках. Эти катыши они брали с собой в странствия. Перед едой они размачивали их в воде. Но их излюбленной пищей были финики, плод, на котором они росли. Куда бы они ни отправлялись, их «аджва», прессованные финики, хранящиеся в бурдюке, всегда были с ними. Бродить по пустыне, вытянуться на теплой земле под голубым небом, грызть сушеные финики, козий сыр и прожаренные пшеничные зерна — чего еще желать человеку.
