Теодор Гладков - Артур Артузов
В состав руководства НСЗРС, кроме Савинкова и его брата Виктора, вошли А. Дикгоф–Деренталь, литератор, профессор Д. Философов, бывший штабс–ротмистр лейб–гвардии кирасирского полка Г. Эльвенгрен, казачий полковник М. Гнилорыбов, полковник С. Павловский и некоторые другие, достаточно колоритные личности. Под «внепартийные» знамена Савинкова стекались монархисты и либералы, черносотенцы и социалисты. Савинков стал засылать своих эмиссаров (они же – резиденты его разведки) в губернские, городские, уездные и даже волостные комитеты образованного им союза в западных областях России и Белоруссии. «Идеологическую работу» они подкрепляли бандитскими нападениями на советские учреждения, ограблениями банков и сберкасс, злодейскими убийствами партийных и советских работников, активистов, просто «сочувствующих» Советам рабочих и крестьян.
В мае 1921 года чекисты вышли на след савинковской организации, правда, еще не оформленной как НСЗРС в этих районах – она получила название Западного областного комитета (ЗОК) – и нанесли по ней сокрушительный удар. Были обезврежены многие десятки заговорщиков, бандитов и шпионов, разгромлены несколько отрядов, прорывавшихся из–за кордона.
Захваченные документы вкупе с иными доказательствами преступной деятельности савинковцев позволили советскому правительству потребовать от польского правительства изгнания руководителей НСЗРС из Варшавы. В конце года Савинков вынужден был перебраться в Париж. Правда, с помощью польских спецслужб ему удалось сохранить в Варшаве свою базу, но теперь она вынуждена была действовать негласно, что ограничивало, естественно, размах ее подрывной деятельности.
В ходе операции ВЧК против савинковцев в Западном крае был арестован некий Фриц Эдуард Опперпут (настоящая фамилия Александр Упенинс или Упениньш). Выходец из латышской деревни, он окончил, по его словам, с золотой медалью Туккумское коммерческое училище и начал учиться в Рижском политехникуме, который, однако, бросил и поступил в Москве в Алексеевское военное училище. Затем прошел быстротечное обучение на курсах пулеметчиков. В начале 1916 года в чине подпоручика отбыл в действующую армию. Воевал на Западном и Кавказском фронтах, по его словам, дослужился до чина штабс–капитана. По неустановленной причине он поменял фамилию, превратился в Опперпута и после Октября вступил в Красную армию. Сослуживец, некто Гельнер, завербовал его в НСЗРС. Позднее, в своих воспоминаниях, изданных в Берлине под фамилией А. Селянинов–Опперпут (о том, как и почему такое издание стало возможным – позднее), он описал эту вербовку: «К началу октября 1920 г. я занимал в Смоленске должность помощника начштаба комвойсками внутренней службы Западного фронта. Раз на выходе после вечерних занятий из помещения штаба ко мне подошел молодой человек лет 27—30. Манеры и обращение выдавали бывшего офицера. Видно было, что он поджидал меня у выхода, не желая по какой–то причине заходить в штаб. Он отрекомендовался Заржев–ским и подал мне записку от моего старого близкого знакомого по службе в Гомеле Гельнера, в которой тот просил удовлетворить просьбу подателя».
…Странный это был человек. Еще молодой, боевой, физически крепкий и внешне привлекательный, он, на свою беду, был наделен непомерным тщеславием. Изворотливый и энергичный, от природы достаточно умный и сообразительный, он не обладал, однако, должной целеустремленной волей. Личная храбрость и склонность к авантюрам причудливо соединялись в нем с капризностью, непостоянством, быстрой сменой настроений. Твердых политических убеждений у Опперпута не было, поэтому без контрреволюционного воздействия извне он до поры до времени служил в Красной армии. Пока не появился на его горизонте Гельнер. Заржевский, кстати, ошибался, когда уверял позднее Гель–нера о чуть ли не врожденном антибольшевизме Опперпута. К моменту их встречи в Смоленске тот относился к правящей партии безразлично. Другого дела, кроме военного, он не знал, служить, кроме как в Красной армии, было негде, вот он и служил.
Опперпут занимал достаточно высокий пост. Такой человек был настоящей находкой для НСЗРС. Одного не предвидели эмиссары союза – двойственного, колеблющегося, противоречивого характера Опперпута, которого могли использовать не только они, но и другие, более высокие мастера конспирации.
А пока что Опперпут вступил в НСЗРС и вскоре стал членом руководства савинковского подполья в Западном крае. «Подрывные» возможности его значительно расширились с переводом на новую должность – начальника укреп–района Минска.
Гельнер зря времени не терял, сумел сколотить губернский комитет союза, ряд уездных комитетов. Он полагал, что при хорошо налаженной пропаганде, распространении соответствующих прокламаций сумеет значительно расширить организацию. О напечатании большого количества нелегальной литературы в Гомеле нечего было и помышлять. Оставалась Варшава. Но туда еще надо добраться. Кто может это сделать лучше Опперпута? Гельнер убедил комитет послать его в Польшу за литературой и заодно проверить его на этом серьезном задании.
Без особых трудностей Опперпут получил отпуск якобы для лечения старой окопной болезни – ревматизма и направился в местечко Кайданово. Граница здесь охранялась примитивно – отдельными постами на главных дорогах. Оппер–пут легко перешел ее и приехал в Варшаву.
Каждого, кто нелегально прибывал из советской России, польская контрразведка передавала савинковцам. Заключили в изолятор и Опперпута, назвавшегося комиссаром 17–й пехотной дивизии Павлом Селяниновым. Здесь его допрашивал казачий есаул в присутствии офицера французской военной миссии. Убедившись, что гость – действительно активный работник НСЗРС, савинковские контрразведчики освободили Опперпута, отвезли в гостиницу «Брюль» и по его настоятельному требованию представили руководителю.
Савинков поначалу вообще не хотел встречаться с Оп–перпутом, но после личного знакомства мгновенно оценил, какие возможности для подрывной работы в советской России открываются перед НСЗРС, если правильно использовать служебное положение этого человека. И Борис Викторович постарался: обласкал Опперпута, уделил ему максимум своего внимания, снабдил инструкциями, дал деньги и 80 тысяч прокламаций. В последующие месяцы Опперпут (наконец он назвал Савинкову свою фамилию и настоящую должность) еще четыре раза переходил границу, встречался с Савинковым, доставлял польской и французской разведкам сведения военного, политического и экономического характера.
Гомельская губчека довольно быстро узнала о распространении в городе и иных местах контрреволюционных листовок, а также о подозрительных действиях некоторых военспецов. Было решено произвести обыски у командира запасного батальона Щербы, уездного военрука Максимова и военврача Моисеева. Поначалу обыскали комнату Максимова. Ничего компрометирующего не обнаружили. Чекистам впору было извиниться за причиненное беспокойство и уходить с пустыми руками. На всякий случай уполномоченный Гомельской губчека Владимир Алексеев решил осмотреть нетопленую печь. Ему показалось странным, что на улице холодно, а печь не топится, хотя дров на дворе достаточно. Алексеев разгреб старую золу в печи и вытащил жестяную банку. В ней была запрятана иностранная валюта. На простой вопрос: «Откуда?» – Максимов ничего вразумительного ответить не смог.
