Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии
Королева Гортензия намеревалась просить Луи-Филиппа принять сына во французскую армию.
23 апреля они прибыли в Париж. И пока племянница императора договаривалась об аудиенции с г-ном д'Удето, адъютантом короля, ее неисправимый сынок носился по галереям Пале-Рояля с желанием испробовать какую-нибудь из парижанок, искусство которых ему так расхваливали.
Луи-Филипп перепугался, узнав, что оба знаменитых изгнанника находятся в Париже. Сначала он отказался принять Гортензию. Потом передумал и согласился встретиться с ней, но тайно. Королеву приняли в Пале-Рояле, в комнате полковника д'Удето в присутствии королевы Марии-Амелии и сестры суверена, г-жи Аделаиды.
Луи-Филипп был очень любезен, рассказал множество анекдотов, удачно вставил три или четыре известных ему остроумных выражения и тепло отозвался о семействе Бонапартов.
Гортензия вернулась в Голландский отель, полная радужных надежд.
Но через несколько дней ей пришлось горько разочароваться: король потребовал от двух «наполеонидов» в кратчайший срок покинуть Францию.
И, после того как 5 мая они из окон своих комнат, выходивших на Вандомскую площадь, полюбовались манифестацией маленькой кучки бонапартистов, мать и сын покинули Париж и направились в Лондон.
Там большую часть своего времени принц посвящал погоне за юбками. А тем временем его мать встречалась с Талейраном, в те времена послом Франции в Англии, этим вертопрахом, одержимым эротико-патриотической экзальтацией и переходившим из одной постели в другую, желая, вероятно, отомстить за Ватерлоо…
В августе Гортензия решила, что прохлада швейцарских ледников может благотворно подействовать на бурный темперамент сына, и повезла его в Арененберг. Потом она заставила его поступить в военную школу в Туне. Пять лет Луи-Наполеон изучал артиллерию и одновременно доказывал местным девушкам, что репутация, которой повсюду пользуются артиллеристы, вполне заслуженна.
В 1836 году королеве Гортензии показалось, что самое время женить сына. Она пригласила в Арененберг принцессу Матильду, дочь короля Жерома, которой тогда было пятнадцать лет и которая уже удивляла своей красотой. Луи-Наполеон сразу влюбился в нее.
Он стал совершать с девушкой долгие прогулки в окрестные рощи, катать ее на лодке по озеру и предаваться мечтам при луне.
— Ты грациозна, как самая грациозная из кошечек, — говорил он ей. — Только ты одна во всем мире можешь сделать меня счастливой… — И с помутневшим взором прибавил: — Жизнь, душа, Матильда, это как письмо, у которого всем видна внешняя сторона — адрес и конверт, а содержание может прочесть только один человек, потому что душу может понять одна-единственная другая душа…
Она слушала его речи в экстазе.
Затем, наградив ее целомудренным поцелуем, он возвращался на ночь в Эрматинген, где у него было две любовницы, или в Готлибен, где жила некая англичанка с волосами цвета соломы, утверждавшая, что является внебрачной дочерью Хадсона Лоува, тюремного смотрителя Наполеона!..
На другой день будущий император возобновлял свои романтические беседы с Матильдой «так, будто его невинный сон осенял ангел-хранитель».
Оба шли куда-нибудь, где самым невинным образом царапали на коре дерева свои инициалы, гадали на лепестках маргариток, которые всегда так щедры к влюбленным.
Но все прогулки с кузиной, чьи крепкие грудки уже заметно вырисовывались под блузкой, воздействовали на принца страшно возбуждающе. После таких прогулок несчастному приходилось искать выход своим чувствам в ближайших селениях. «Луи-Наполеону случалось, — сообщает Симон Жоливе, — внезапно покинуть юную принцессу с букетиком собранных цветов под предлогом, что ему требуется сбегать кое-куда, а тем временем углубиться в густой лесок и там поделиться избытком своего чувства с какой-нибудь павушкой…».
После этого, умиротворенный, он возвращался к Матильде, успевавшей за это время дособирать свой букет, и продолжал философствовать о вечности человеческой любви и о томлении душ…
Как все влюбленные, Луи-Наполеон и Матильда придавали большое значение символам. Никогда не обойдут они с разных сторон встретившееся на пути дерево. Никогда она не подарит ему гвоздики. Никогда в жизни не повалит он какую-нибудь пастушку на папоротник, на котором спала его кузина…
Однажды вечером, когда они возвращались бегом в замок, вымокшие до нитки под проливным дождем, на их глазах молния ударила в дерево и расколола его пополам.
Луи-Наполеон схватил невесту за руку:
— Наш брак будет разрушен судьбой! — произнес он.
Через несколько дней король Жером приехал за своей дочерью. Он объяснил, что ей нужно ехать в Штутгарт, чтобы получить там благословение деда, короля Вюртембергского:
— Сразу после этого мы объявим помолвку. Перед тем как покинуть Арененберг, Матильда подарила Луи-Наполеону трость с золотым набалдашником, изображавшим собачью голову. В обмен на этот символ верности принц надел на пальчик невесты кольцо с бирюзой в виде незабудки…
— Мы поженим их в августе, — сказала Гортензия королю Жерому.
— Пятнадцатого, в день Святого Наполеона!
Матильда, заливаясь слезами, поднялась в карету отца. Луи-Наполеон вскочил на подножку, поцеловал девушку в последний раз и, вопреки «острому предчувствию», прошептал ей:
— До скорого!
Это произошло 25 мая 1836 года. Они встретились снова только через двенадцать лет…
ПОДГОТАВЛИВАЯ ПЕРЕВОРОТ В СТРАСБУРГЕ, ЛУИ-НАПОЛЕОН РАССЧИТЫВАЛ НА ПОМОЩЬ ПЕВИЦЫ, ГОСПОЖИ ГОРДОН
Республика — это красивая грудастая и толстозадая женщина, которая вскармливает грудью, напевая.
Жюль ФерриКак только Матильда покинула Арененберг, Луи-Наполеон смог целиком посвятить себя делу, которое несколько месяцев назад ему предложил прибывший из Лондона авантюрист, виконт Фиален де Персиньи . Речь шла, ни больше и ни меньше, о попытке государственного переворота в Страсбурге при поддержке армии, затем поход на Париж и захват власти.
В начале лета небольшая кучка офицеров, предупрежденных Персиньи, заявила свою готовность поддержать принца.
К сожалению, две самых важных в городе фигуры, а именно: полковник Бодрей и генерал Вуароль, пока еще не были привлечены к заговору.
— Очень важно, — сказал Луи-Наполеон Персиньи, — увлечь этих двоих нашей идеей. Их участие привлечет других и укрепит тех, кто уже примкнул к нам. Бодрей, командующий 3-м и 4-м артиллерийскими полками, а также батальоном понтонеров, наш безусловный союзник. Именно в 4-м артиллерийском император получил свое первое боевое крещение при осаде Тулона. И тот же 4-й встретил его в Гренобле после возвращения с острова Эльбы. Этих воспоминаний вполне достаточно, чтобы я мог обратиться к этим людям с предложением последовать за мной. Но сначала надо, чтобы к нам присоединился Водрей. Я знаю, что он принимал участие в большинстве войн империи и что при Ватерлоо сражался геройски. Он один командовал двадцатью четырьмя орудиями. Я также знаю, что правительство Луи-Филиппа обидело его, ни разу не повысив в звании. Но мне известно и то, что этот бывший солдат императора — человек долга, свято чтящий дисциплину и противник всякого беспорядка. А это значит, что, не считаясь с собственными убеждениями, он, не задумываясь, бросит своих людей против нас.
