Маргерит Юрсенар - Блаженной памяти
Весной или в начале лета 1856 года Артур де К. де М., проведя, по-видимому, несколько месяцев в Монсе у своего тестя, губернатора Труа, окончательно водворился в Сюарле со своей женой Матильдой и их первенцем — маленькой Изабель. Матильда снова была в положении: в ноябре она родила в Сюарле мальчика, нареченного Фердинандом, который умер в младенчестве. Если судить по тем обычаям, которые еще сохранились в пору моего детства, г-н Артур и г-жа Матильда, приехав в усадьбу, прошли под аркой, которую украшали гирлянды, перевитые лентой с надписью «Добро пожаловать!» — так, по крайней мере, встречали во французской Фландрии в начале десятых годов даже тех, кто вернулся после трехмесячного отсутствия. От этих времен сохранился парадный портрет Артура, большого франта, во фраке с галстуком тонкого полотна; портрет этот, как и парный к нему, на котором изображена тоненькая Матильда в сильно декольтированном платье с кринолином, ничего о них не говорит. Другой, довольно хороший портрет Матильды, написанный несколькими годами позже, являет нам не столь расфранченную и довольно привлекательную молодую женщину, белолицую и румяную с пышными рыжеватыми локонами — я узнала в них свитые в браслеты волосы, от которых когда-то избавилась. Выражение у Матильды веселое и почти шаловливое. В тот первый вечер молодые супруги, наверно, рано отправились в хозяйскую спальню, где, несмотря на теплое время года, очевидно, развели огонь, чтобы разогнать ледяной холод, присущий домам, в которых долгое время никто не жил: Артур унаследовал Сюарле от своей матери Флоры, и дом, вероятно, оставался необитаемым со времени Флориной свадьбы, и уж во всяком случае с тех пор, как она умерла. Слуги наверняка долго возились, открывая шляпные картонки и дорожные сумки или выгружая содержимое корзинок с провизией в той атмосфере пикника, которая свойственна всякому новоселью; маленькая Изабель спала крепким сном. Г-ну Артуру предстояло прожить в Сюарле тридцать четыре года. Матильда умерла семнадцать лет спустя, через четырнадцать месяцев после рождения своего десятого ребенка.
Сюарле, или, вернее, замок Бовери, где прошла жизнь моих деда и бабки, не существует уже три четверти века. По выцветшей фотографии я представляю себе его главный корпус с башенками по бокам и службами, образующими угол справа. Судя по некоторым сохранившимся по сей день предметам, Артур и Матильда щедро оснастили дом современной обстановкой, палисандровыми ширмами и мебелью черного дерева, перегруженной резьбой. Но всякое старое жилище дарит нам сюрпризы: когда лет пятнадцать тому назад я поднялась по цементным ступеням виллы в стиле морских купален, построенной на месте старого дворянского гнезда, встретившая меня дочь хозяина, любезная особа, жаловавшаяся на плохой вкус, который воцарился в конце XIX века, нашла в альбоме фотографию верхнего этажа старого дома, снятую, когда дом сносили. Брусья чердака напоминали двускатную крышу собора. Под этими переплетенными, словно ветви, брусьями, останками дубовых рощ, в которых в Средние века прогуливались стада свиней, дождливыми днями наверняка прятались от своих нянек дети Артура и Матильды, а до них маленькие Дрионы в обшитых кружевом панталончиках; они пугали друг друга, воображая, будто заблудились в лесу, где их голоса перекликаются, словно крики птиц. Я вернула альбом мадемуазель де Д., вместе с ней сожалея о том, что прекрасный старый дом был снесен.
Попробуем представить себе этот дом в период между 1856 и 1873 годами не только для того, чтобы довести до конца всегда оправданный опыт, суть которого в том, чтобы вновь, так сказать, заселить какую-то частицу прошлого, но прежде всего для того, чтобы разглядеть в этом господине в рединготе и даме в кринолине, в которых мы видим всего лишь образчик человечества своей эпохи, то, что отличает их от нас, или то, что вопреки поверхностному впечатлению с нами схоже, разглядеть тот запутанный клубок причин, следствия которых мы все еще ощущаем. Прежде всего Артур и Матильда — добрые католики в том смысле, как это понимали в эпоху долгого папства Пия IX40 в стране, где все еще процветало иезуитское благочестие в духе рококо, отличавшееся в одно и то же время догматическим ригоризмом и почти светской обходительностью контрреформации. Газету выписывают католическую; Адвент и пост, Рождество и Пасха, День всех Святых и День поминовения определяют годичный ритм и ритм семейных празднеств. Утром ранняя литургия, дневная служба после полудня и вечерня на склоне дня в деревенской церкви, а также переодевание к каждой из этих церемоний отнимают у обитателей замка большую часть времени по воскресеньям, если только они не велят закладывать лошадей, чтобы ехать в Намюр, узнав, что там состоится какая-нибудь красивая служба с музыкой. Этот католицизм еще не стал тем, чем он стал позднее для имущих классов — паролем, а подчас и наступательным оружием; тем не менее католиками себя чувствуют так же, как чувствуют себя консерваторами, — два эти термина неразделимы. Соблюдение церковных обрядов смешивается с уважением к существующим институтам и зачастую уживается с равнодушием к вере или с затаенным и смутным скептицизмом. Умирать полагается благочестивой смертью, причастившись Святых даров; в семьях так хорошо это понимают, что упоминание об этом присутствует во всех оповещениях о смерти, даже если покойный умер внезапно и священника позвать не успели, или — впрочем, подобные скандальные происшествия редки — если он отказался от последнего покаяния. Женщины, как мы увидим далее, с большим постоянством ищут отрады в сладости молитвы.
Однако религиозное образование и теологические познания остаются на самом низком уровне, впрочем, духовенство не поощряет последние, как не поощряет и мистические порывы. Г-н Артур и г-жа Матильда, вероятнее всего, ни разу в жизни не встречали ни протестанта, ни еврея, но издалека с подозрением относятся к этим представителям рода человеческого. То же касается и вольнодумцев, в которых видят не только нечестивцев, но прежде всего неотесанных грубиянов. Это обыкновенные бахвалы, которые раскаются, когда придет их смертный час, потому что допустить, будто человек вообще не верит, невозможно. Евангелие читают мало, зная из него только те отрывки, которые произносятся — зачастую довольно невнятно — у алтаря, зато в изобилии потребляют бесцветные благочестивые опусы, которые составляют почти единственную духовную пищу Матильды. О Милосердном Господе говорят часто, о Боге редко. Милосердный Господь сконструирован из воспоминаний детской и отголосков первобытной семьи, в которой старейшина распоряжается жизнью и смертью своих сыновей, и грозен, когда он в гневе; он заботится о хороших и карает дурных, хотя опыт доказывает совершенно обратное; с другой стороны, его воля служит объяснением и мелких домашних неприятностей, и катастроф. Он сотворил мир таким, какой он есть, что, кстати, почти совсем лишает этих христиан от буржуазии какого бы то ни было предрасположения к социальному прогрессу или реформам. Нечто среднее между фольклорным и мифическим образом, немного страшный, немного простодушный, в глазах детей Милосердный Господь почти не отличается от Санта Клауса, который тоже носит широкополый плащ, тиару и бороду, и шестого декабря, если дети хорошо себя ведут, приносит им конфеты.
