Павел Катаев - Доктор велел мадеру пить...
Если уж приводить пример такой ситуации, то лучше истории с романом "Святой колодец" и представить невозможно.
Отец приступил к работе на этой вещью в 1962 году и закончил ее через три года, в шестьдесят пятом.
Как обычно он писал с увлечением, целиком погрузившись в работу, ни на что постороннее не отвлекаясь.
Говоря "постороннее", я имею в виду в первую очередь руководство созданным им журнала "Юность", который отец возглавлял в течение пяти лет с момента основания в 1956 году до, кажется, 1960 года.
Именно тогда он вдруг - решительно и бесповоротно - навсегда ушел из редакции.
И как следствие этого шага - появление "Святого колодца", что дало основание читателям, следящим за его творчеством, говорить о "новом" Катаеве.
Ведь дальше последовали не менее успешные книги - "Трава забвения", "Кубик", "Алмазный мой венец", "Волшебный рог Оберона"...
Если забыл написать, то сейчас отмечу, что наряду со многими другими произведениями отца и "Трава забвения" и ранее упоминавшийся роман "Время, вперед!" названы словосочетаниями или строками из стихотворных произведений, в данном случае Пушкина ("Руслана и Людмилы") и Маяковского ("Левый марш").
Дальше можно перечислить все произведения, написанные отцом в течение почти двух с половиной десятилетий, завершающих его жизнь.
"Новый" Катаев.
Может быть и так.
Я же считаю, что новая катаевская проза - мучительное, но неизбежное возвращение Катаева к себе самому. И связано оно с тем сравнительно коротким периодом жизни, творчества и редакторской деятельности, о котором я пытаюсь рассказать.
Почему он бросил "Юность" в то время, когда новый яркий журнал достиг широкой известности и был, что называется, на устах у всей советской читающей публики?
Здесь я вступаю в такую область, где больше приходится строить догадки, предполагать, чем говорить о безусловных фактах.
Как, например, "технически" должен был совершаться уход со своего поста главного редактора всесоюзного общественно политического и литературно художественного журнала?
Путь был один: Центральный Комитет коммунистической партии и Совет Министров выпускали постановление о снятии главного редактора с его должности в связи с тем-то и тем-то (переход ли на другую работу, из-за болезни ли, мешающей плодотворной деятельности, или же безо всяких ужимок объявлялось, что тот или иной товарищ в силу политической незрелости, если не хуже, не достоин занимать это ответственное место).
Короче говоря, они сами назначали человека, они же сами принимали решение об освобождении.
До случая с отцом не было такого, чтобы главный редактор покидал свой пост самостоятельно, по одному лишь собственному нежеланию продолжать на этом посту находиться.
И вот это произошло.
Однажды, уже после принятого решения уйти из журнала, отец появился дома расстроенный, даже подавленный.
В чем это выражалось? Мельком и как-то незряче взглянув на домочадцев, он прошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
Надо сказать, что закрытая дверь вовсе не была непреодолимой преградой. Если кому-то из нас - маме, сестре или мне - нужно было войти в кабинет, чтобы, допустим, взять из шкафа книгу, или сообщить что-то отцу или же о чем-то спросить - пожалуйста!
Но она (закрытая дверь) была красноречивым знаком того, что отец расстроен или чем-то озабочен.
В те, теперь уже бесконечно далекие времена, я был озабочен поворотами собственной судьбы (факультет журналистики, академический отпуск, целина, производственная практика, публикации в печати и так далее, и тому подобное) и особенно не вдавался в подробности отцовских дел.
Однако с течением времени обстоятельства прояснились, многие факты стали известны, и сейчас уже возникла более или менее отчетливая картина жизни отца в тот очень напряженный и решающий в его творческой судьбе период.
Отец заявил в редакции, что складывает с себя полномочия главного редактора, и, с облегчением вздохнув, отправился домой.
С плеч свалился огромный груз.
Он снова принадлежал самому себе, и уже никто не мог диктовать, как распоряжаться собственным временем.
Все бы ничего, однако же такие дела так не делаются.
Отца вызвали к высокому партийному начальнику, и тот, пожурив за необдуманное решение, принялся уговаривать отца остаться главным редактором.
Но так как в действительности решение было очень хорошо обдумано отцом, и разговор представлялся ему простой формальностью, он вежливо и улыбался и при этом отрицательно покачивал головой.
И тут начальник сорвался.
- Да ты понимаешь, с кем имеешь дело?! - заорал он. - Не ты себя назначал, и не тебе себя снимать!
В "Святом колодце" есть эпизод, где лирический герой - или рассказчик - называйте, как хотите, - однажды после беседы с крупным начальником, руководителем, возвращается домой и ложится на кушетку в своем кабинете, не зная, что с ним будет дальше.
Автор пишет, что "я", то есть лирический герой произведения, не отличался особой смелостью и, прекрасно зная характер начальника и, главное, порядки, царящие в их стране, ожидал самого худшего.
Этот эпизод перешел в литературное произведение прямиком из жизни.
И все же - почему отец бросил журнал, успех которого, безусловно, изначально был заложен в его таланте редактора, тонком художественном вкусе и общественном темпераменте?
Почему не побоялся войти в конфликт с властями?
Об этом можно только гадать. Хотя я уверен, что знаю ответ.
Причем даже сам отец тогда, в драматический момент своего странного решения вряд ли смог бы членораздельно объяснить причину этого поступка.
Он только твердо знал, чувство самосохранения крупного художника подсказывало ему: поступить он может только так и не иначе.
Конечно же все дело было в стремлении писать, сочинять, творить, словом - быть писателем, что никак невозможно было осуществить, оставаясь главным редактором советского литературно-художественного и общественного политического...
Поначалу отцу казалось, что его новая, такая интересная, способная увлечь работа, связанная с тесным общением с новой плеядой молодых ярко одаренных литераторов, журналистов, художников не будет помехой для его собственного творчества.
Он даже успел за время редакторства задумать и осуществить идею создания тетралогии (или как тогда выражались - эпопеи) "Волны черного моря", куда кроме ранее написанных романов "Белеет парус одинокий" и "За власть советов" вошли два новых - "Хуторок в степи" и "Зимний ветер".
