Фабио Фарих - Над снегами
«Нанук» стоит почти у самого берега. Левее, на краю снежного поля, вероятно аэродрома, стоят четыре американских самолета… Да здесь видно не такое уже безлюдье…
Довольно большая группа людей, стоящих внизу, махает нам шапками и руками. Мы делаем круг над «Нануком» и аэродромом. К нашей посадке уже все приготовлено, но мы разворачиваемся и идем к «Ставрополю». Круг почти над самой палубой…
Теперь можно садиться.
Слепнев закрывает газ. Мы идем на посадку. Земля все ближе, ближе… Вот она уже совсем рядом, почти касается лыж. Я чувствую, как под моими руками штурвал второго управления плавно подается на меня. Маврикий «сажает».
Машина уже скользит по снежному покрову… Трррах… Самолет круто поворачивается, и крыло валится на правый бок…
Вот так номер! Да на виду еще у всех! У американцев!..
Почти на ходу я выскакиваю из кабины. Да, так и есть правый подвое шасси пополам, а вон и кочка, на которую нашла лыжа…
К нам навстречу бегут встревоженные люди… Но мы на них не смотрим. Еще первый, из них не успел добежать до нас, как мы из кабины уже вытащили запасную стойку и бортовую сумку с инструментами.
Среди добежавших и окруживших нас людей я как-то невольно сразу отметил команду «Ставрополя». Вместо приветствия я кричу:
— Держи правое крыло! Лишние — от машины!
Повторять не пришлось. Подхваченный десятками рук самолет выпрямляется и замирает. Я схватываю нужные инструменты и наклоняюсь над шасси. Последнее, что я успеваю заметить из окружающего, — это одетого в меха человека с липом нерусского типа, щелкнувшего почти в упор аппаратом.
Этот коротенький звук мне сразу портит настроение. Я совсем не хочу, чтобы в иностранной прессе была эта фотография с подписью:
«Советские летчики прилетели»…
Кому-то я сую держать ввинченные болты, у кого-то из рук выхватываю нужные инструменты, кого-то локтем толкаю в бок…
Через пятнадцать минут я затягиваю последний болт и, разгибая спину, кричу:
— Спасибо, ребята… Опускай…
Крыло плавно опускается. Шасси стоит как ни в чем но бывало.
Влезая на свое место, в кабинку, я почему-то сразу стал искать глазами в толпе американца-фотографа и, когда нашел, невольно самодовольно улыбнулся.
Вода в радиаторе еще не остыла. Мотор взял сразу. Наш самолет дрогнул и пополз к уже стоявшему около американских нашему второму юнкерсу.
Только тогда, когда подрулили к машине Галышева, мы вылезли из своих пилотских кресел и, снимая рукавицы, направились к встречавшим нас людям. Мы сразу словно утонули в толпе. Начались поздравления, приветствия, представления…
Капитан «Ставрополя» — Миловзоров…
Владелец «Нанук» — Свенсон…
Мисс Мэри Свенсон…
Целый десяток имен и фамилий русских и американских и просто дружеских кличек, от которых сразу теряешься… И наконец подходит тот человек в меховой одежде, с лицом нерусского типа… — Пилот Рид…
ТЕРПЯЩИЕ БЕДСТВИЕ
Мы сидим в большой кают-компании «Ставрополя» за празднично убранным столом. Часть команды и пассажиров за столом не поместились, и они толпятся кругом нас, стараясь не упустить ни одного нашего слова. На все расспросы еле успеваем, отвечать. Многие даже забыли, что мы сами только-только вырвались из плена и знаем меньше новостей из мира, чем «Ставрополь», имеющий радио. Обоюдные рассказы, как зимовали, как здоровье, как настроение…
Капитан Миловзоров выглядит очень плохо. Его лицо сильно осунулось, и голос еще недостаточно окреп после болезни. Он только что перенес гнойный плеврит с воспалением легкого и только первый раз вышел на воздух встречать наши машины.
Есть еще двое из команды, тяжело больных, но здоровье остальных, кажется, не внушает опасений. Я смотрю сначала на лица команды, потом на пассажиров и не вижу ни на одном из них признаков болезни или недоедания. Наоборот, все выглядят крепко и даже несколько располневшими.
Общее возбуждение еще не улеглось, и разговор перескакивает с одного на другое. Отдельные вопросы и фразы сыплются на нас со всех сторон, как из мешка горох. Один из матросов, протискавшись вперед и улучив минуту, говорит словно с укором:
— А мы давно уже вас поджидали… После вашей телеграммы дня три как воду кипятили… Все порожние бочки пустили в ход, боялись, что нехватит… Вам сколько надо-то?
Я мысленно прикидываю в уме.
— Ведер пять-шесть на обе машины…
Кругом начинают переглядываться и наконец дико хохотать. Оказывается, что команда переусердствовала и круглые сутки на кострах кипятила воду в количестве недельного потребления каких-нибудь центральных бань.
Разговор переходит на пропавших американцев. В суматохе встречи нам еще ничего не успели сообщить о них. Лицо Миловзорова сразу становится серьезным.
— Самолет Эйельсона накануне вашего прилета найден разбитым в пятидесяти милях от Северного мыса. Американские пилоты Кроссон и Гильом случайно обнаружили его только по тени на снегу от торчащего крыла… Кругом нет никаких следов летчиков… Возможно, что они ушли к ближайшему селению, а возможно…
Капитан делает выразительную паузу.
Наши мысли целиком поглощаются сообщением. Мыначинаем горячо обсуждать находку, стараясь убедить друг друга, что самолет может разбиться «в дым», но люди все же могут быть целехоньки и спокойно добраться до первого населенного пункта…
Ведь вы не забывайте, что самолет вел не какой-нибудь ученик, а Бен Эйельсон, первым перелетевший полюс. Если только он жив, можно головой ручаться, что они выберутся из самого тяжелого положения… Мы немедленно должны вылететь на их розыски…
А почему же американцы еще не производили раскопок около обломков?
Миловзоров отвечает не сразу. Он трогает свои большие усы, внимательно смотрит на руку и медленно говорит:
— В том районе, где разбился самолет, тяжелой машине сесть почти невозможно… Большие снежные наносы и заструги покрывают кругом все поле. Пилоты Кроссон и Гильом только с большим трудом сели на своем легком биплане, и что они не поломали машины даже при их ловкости, это просто случай…
Мы со Слепневым многозначительно переглядываемся. Одна из пассажирок вмешивается в разговор.
— А как же мы? Кто же нас доставит на материк?
Я вижу, как все спокойно слушавшие нас пассажиры зашевелились, проявляя все признаки беспокойства. Очевидно затронут самый больной вопрос на «Ставрополе».
Миловзоров довольно сухо отвечает:
— По всей вероятности перебрасывать будет только одна машина, вторая пойдет на розыски американцев…
