Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3
Она пришла со мной к прокурору, и оттуда мы направились в буссоль[17], где она передала письмо начальникам Совета Десяти. Четверть часа спустя фанте трибунала[18] получил приказ направиться в дом священника вместе с этой женщиной, которая становилась снова распорядительницей своей дочери и должна была выйти из дома со всей мебелью, какую ей будет угодно забрать.
Дело было исполнено в точности. Я оказался вместе с матерью в гондоле у берега на площади, соседней с домом, и с большой лодкой, в которую сбиры погрузили всю мебель из дома, и, наконец, увидел дочь, садящуюся в гондолу, которая была очень удивлена, увидев меня. Ее мать, обняв ее, сказала, что завтра я стану ее мужем. Та ответила, что уверена в этом, и что она оставила своему тирану только кровать и его одежду.
Мы прибыли в Кастелло, где я велел выгрузить всю мебель и где пообедал со своими тремя женщинами, убедив их отправиться ждать меня в Лючию, где я появлюсь, как только распоряжусь со своими делами. Я провел все послеобеденное время со своей будущей в самых веселых занятиях. Она рассказала нам, что аббат, ее кузен, одевался, когда вошел фанте . Он показал ему расписку, и когда тот признал ее за свою, он выдал ему приказ под страхом смерти не препятствовать ни уходу девушки, ни выносу всей мебели. Аббат пошел служить свою мессу, и все было в точности исполнено. Тот же фанте сказал ей, что ее мать ждет ее в гондоле у берега, и она была поражена, увидев меня, так как не могла предположить, что этот удар исходит от меня. Я сказал ей, что это первый образец моего к ней нежного отношения.
Я заказал тонкий ужин на четыре персоны, с изысканными винами, и, проведя за столом два часа в мире и радости, провел следующие четыре в веселье, с моей нареченной .
Наутро, после завтрака, я заказал пеоту [19], куда велел погрузить всю мебель, чтобы отвезти ее в Лючию, и, дав матери другие десять цехинов, пожелал им счастливого пути. Победителем, увенчанным славой, триумфатором я вернулся к себе.
Эта афера была проделана со слишком большим шумом, чтобы могла ускользнуть от внимания моих друзей, которые при виде меня изобразили печаль и удивление. Г-н де ла Хэйе обнял меня с выражением огромной скорби — эту роль он играл превосходно. Один г-н де Брагадин смеялся от всего сердца и говорил троим другим, что они ничего не слышали, и что вся эта авантюра затеяна, чтобы породить нечто великое, что известно только высшим духам. Игнорируя, со своей стороны, подробности, с помощью которых они рассчитывали понять всю эту историю, и которые они не могли вполне прознать, я смеялся вместе с г-ном де Брагадин, но ничего не рассказывал. Не зная ничего, я решил развлекаться, слушая, что говорят другие. Мы сидели за столом. Г-н Барбаро начал первый, сказав мне дружеским тоном, что не надеялся меня увидеть на другой день после моей свадьбы.
— Так значит, говорят, что я женился?
— Все говорят об этом, и всюду. Сами начальники Совета Десяти так считают, и имеют на это основания.
— Они все ошибаются. Я люблю творить добрые дела за счет своих денег, но не своей свободы. Если вы хотите узнать о моих делах, вы должны спрашивать о них у меня. Слухи предназначены только для развлечения глупцов.
— Но, — говорит г-н Дандоло, — ты провел ночь с девушкой, которую называют супругой.
— Несомненно, но я никому не обязан давать отчет, что я делал этой ночью. Вы со мной согласны, г-н де ла Хэйе?
— Прошу вас не спрашивать мое мнение, потому что я ничего не знаю. Однако я скажу, что не следует так уж пренебрегать слухами. Нежные эмоции, исходящие от вас, являются причиной того, что циркулирующие слухи меня огорчают.
— Почему же то, что могут говорить, не огорчает ни меня, ни г-на де Брагадин?
— Я вас уважаю, но я научился опасаться клеветы. Говорят, что для того, чтобы соединиться с девушкой, которая живет со своим дядей, уважаемым священником, вы наняли женщину, которая назвалась ее матерью и, опираясь на силу начальников Совета Десяти, смогли ее получить. Сам фанте Совета Десяти показал, что вы были в гондоле вместе с так называемой матерью, когда туда села эта девушка. Говорят, что применение вами силы при изъятии этой мебели было неправомерным; и вам понравилось заставить трибунал служить инструментом ваших преступлений. Говорят, наконец, что когда вы, тем не менее, женитесь на девушке, что неминуемо должно случиться, начальники Совета не станут замалчивать те средства, к которым вы прибегли, чтобы достичь своей цели.
Я холодно ему ответил, что разумный человек, услышав историю, в которой присутствуют криминальные обстоятельства, перестает быть разумным, если повторяет ее другим, потому что если она клеветническая, он становится соучастником клеветников.
После этого наставления, которое заставило его покраснеть, и которое мои друзья сочли мудрым, я попросил его быть всегда спокойным на мой счет, понимая, что я вижу доблесть только в следовании закону, и пренебречь молвой, как это делаю я, когда слышу, как злопыхатели дурно говорят о нем.
Эта маленькая история развлекала весь город дней пять-шесть; затем она канула в забвение.
Однако три месяца спустя, поскольку я ни разу не ездил в Лючию и не отвечал на письма, которые мне писала мадемуазель Маркетти, а также не давал курьерам денег, которые она у меня просила, она решилась на демарш, который мог бы иметь некие последствия, но не возымел их.
Игнасио, фанте грозного трибунала государственных инквизиторов, предстал передо мной в тот момент, когда я сидел за столом с г-ном де Брагадин, двумя другими друзьями, де ла Хэйе и двумя иностранцами. Он вежливо говорит мне, что сеньор Контарини дель Зоффо желает со мной поговорить, и что он будет у себя на Мадонна дель Орто завтра в такой-то час. Я ответил еиу, поднявшись, что не премину последовать приказу Экселенца. Он тотчас ушел, а я не мог понять, что может хотеть столь значительная личность от моей маленькой персоны. Это послание, однако, вызвало у нас некоторую растерянность, потому что тот, кто меня вызывал, был государственный Инквизитор. Г-н де Брагадин, который им был в то время, когда входил в Совет, и был в курсе его дел, сказал мне спокойным тоном, что мне нечего опасаться.
— Игнасио, — сказал он, — будучи одетым в обычное платье, явился не как порученец трибунала, и г-н Контарини собирается с тобой побеседовать только как частное лицо, поэтому он сказал тебе приходить к нему в его дворец, а не в присутствие. Это суровый старик, но справедливый, с которым ты должен говорить прямо, придерживаясь правды, особенно если рискнешь отрицать свое участие в каких-то плохих делах.