Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Скажи мне в твоем письме, дорогой друг, что ты убеждена, что я люблю тебя больше всего на свете, что каждый момент моей жизни принадлежит тебе, что не проходит часа, чтобы я не думал о тебе, что я никогда не думаю ни о какой другой женщине, что в моих глазах все они лишены прелести, красоты и ума, что ты, ты одна, такая, какой я тебя вижу, какова ты есть, нравишься мне и владеешь моей душой, что в моем сердце нет ни одного уголка, скрытого от тебя, нет ни одной мысли, которая не принадлежала бы тебе… и что тот день, когда ты перестанешь жить, будет днем и моей смерти! Земля прекрасна для меня только потому, что ты живешь на ней. Если ты не думаешь так, если твое сердце не проникнуто все этим убеждением, то мне бесконечно грустно от этого, это значит, что ты меня не любишь… Я не перенес бы, если бы ты полюбила другого или отдалась другому. Найти его и уничтожить было бы делом одной минуты! А потом – потом я наложил бы руку и на твою священную для меня особу!.. Нет, этого я никогда не осмелился бы сделать… Но я покинул бы тот мир, где меня обмануло самое добродетельное существо…
Но я уверен в твоей любви и горжусь ею. Несчастье – это пробный камень, на котором мы оба можем испытать силу нашей страсти. Ребенок, такой же прелестный, как и его мать!! Ребенок появится на свет Божий и многие годы проведет в твоих объятиях! О, я несчастный, я удовольствовался бы одним только днем… Тысячу раз целую твои глаза, твои губы, твое сердце, моя обожаемая!»
Его желание, его тоска по возлюбленной превозмогают его сострадание к ее физической слабости. Всю свою любовь и преданность он кладет к ее ногам. Он, которому, как герою и победителю, воздаются всюду величайшие почести, которому прекраснейшие женщины раскрывают свои объятия, – он пренебрегает всеми и всем. Он стремится только к одной, только к ней, к своей Жозефине. Он преклоняет перед ней колени, как перед святой. Он, который диктует свою волю папе, австрийским и итальянским принцам, перед этой женщиной он слабее последнего из ее слуг.
В конце концов Жозефине не остается ничего, как только уступить его просьбам и мольбам. После прощального ужина с друзьями и с Барра в Люксембурге она 24 июня выезжает из Парижа вместе с Жюно, Мюратом и Жозефом Бонапартом, вся в слезах, точно навстречу величайшему несчастью. Победоносное чело Наполеона было уже увенчано лаврами Монтенотта, Миллезимо, Мондови, Лоди и Кремоны, так что путешествие Жозефины по Италии было сплошным триумфом для нее, и ей оказывались не меньшие почести, чем ее герою-мужу. Но все это не могло все же заменить ей ее милого, веселого Парижа. По счастью, в числе ее спутников нашелся один, который сумел рассеять ее печальное настроение. Этот любезный, веселый кавалер, владевший в совершенстве искусством обращения с любящими удовольствия дамами, был некто Ипполит Шарль. И Жозефина была весьма не прочь поразвлечься в дороге на свой манер с юным офицериком.
Наполеон же в это время в Италии ждал со страстным нетерпением того момента, когда он сможет вновь прижать возлюбленную к своей груди. Не один ревнивый намек проскальзывал в его письмах, но это больше для того, чтобы подразнить Жозефину, а не всерьез. Конечно, ему и в голову не могло прийти, что его жена ищет утешения в разлуке с Парижем в лице молодого Шарля.
Наконец она у него! Мармон встретил Жозефину в Турине и проводил ее в Милан, во дворец Сербеллони, где Наполеон встретил ее с распростертыми объятиями. Его горя как ни бывало, как только она вновь с ним, она, его единственная. Всепоглощающая страсть юноши, в первый раз полюбившего истинной любовью, прорывается с неудержимой силой; вместо упреков Жозефину встречает любовь, только любовь. Мармон говорит: «Когда Жозефина, наконец, приехала в Милан, генерал Бонапарт был очень счастлив. Он жил только для нее. Никогда еще не было примера более чистой, более искренней и сильной любви, когда-либо испытанной человеческим сердцем».
Но вскоре, в начале июля 1796 года, военные заботы или, скорее, Вурмсер вновь зовут его на поле битвы. Жозефина должна была немного позднее приехать в Верону, но гром орудий и пороховой дым заставили ее вернуться в Бресчиа. На этот раз разлука очень огорчила ее. Она плакала. Наполеон, страсть которого к Жозефине возрастала с каждым днем со времени ее приезда, утешал ее словами: «Вурмсер дорого заплатит мне за твои слезы!». И он сдержал свое слово.
«С глаз долой, из сердца, вон!» Как только Жозефина возвращается в Милан, она так же мало думает о своем муже, как и в Париже. Вокруг нее вскоре образуется кружок молодых, блестящих офицеров, которые несут свое поклонение к ногам супруги прославленного главнокомандующего. Все они были из того сорта молодых людей, которые способны вскружить голову кокетливой женщины. Мадам Бонапарт утопала в блаженстве и счастье. Ипполит Шарль был тоже постоянным гостем в палаццо Сербеллони. Как только Наполеон отвернулся, молодой фат тотчас же проник в дом и в сердце генеральши. Он был ловок и занимателен, был, что называется, славный малый, с неистощимым запасом острот и комплиментов прекрасным чувствительным дамам, – словом, один из тех приятных болтунов, которые не обладают знаниями, но зато обладают большой смелостью и всегда играют в салонах первые роли. По внешности он был очень мил и изящен, одет всегда тщательно и франтовато. Его темные глаза сверкали дерзко и самонадеянно и подолгу останавливались на стройной фигуре и миловидном лице Жозефины. Стендаль сказал однажды: «Умейте занять разговором женщину – и она ваша». Жозефина была одна из таких женщин, и молодой Шарль без труда одержал над ней победу.
Вся армия, весь город знали об этой связи так еще недавно вышедшей замуж мадам Бонапарт и об ее равнодушии к своему мужу. Только Наполеон в своей любви был спокоен и доверчив. Он один считал все слухи насчет Жозефины низкой клеветой. Ведь она же любила его! Как могла она, такая добрая, такая кроткая, такая добродетельная, быть неверной? Обманывать его, который так бесконечно любил ее, с каким-то фатом? Нет, это казалось ему невозможным.
Но слухи, которые доходят до него, принимают все более и более осязательные формы. Его адъютант, его братья, его мать, его сестра, – все своими сообщениями «кстати» вливают медленно, но верно страшный яд ревности в его до сих пор доверчивое сердце. Вновь ужасные предчувствия овладевают им, как тогда, когда он так долго и безнадежно ждал Жозефину в Милане. Но на этот раз эти предчувствия еще тягостнее, еще неотвязнее, потому что для них есть основание. Жозефина не пишет. Почему? Ведь ей же совершенно нечего делать. Неужели-таки у нее есть любовник? Жестокая! Теперь им уже по-настоящему овладевает ревность. Хотя она просвечивает в его письмах еще робко и как бы в шутку, чтобы не обидеть напрасно своего идола, но все же он пишет ей из Вероны 17 сентября: «Прощай, моя обожаемая Жозефина. Однажды ночью я распахну двери твоей спальни, как ревнивый любовник, и в следующий момент я буду в твоих объятиях. Тысяча самых пламенных поцелуев».
