Марсель Мижо - Сент-Экзюпери
Сент-Экзюпери провел в Кап-Джуби восемнадцать месяцев. И с каждым месяцем тоска по дому, противоречивые чувства, рожденные добровольным затворничеством, утихали, а любовь к пустыне росла.
Его письма к матери этой поры совсем не похожи по тону на более ранние. Если в юности он жаловался на холод в комнате, а позже неловко пытался успокоить мать относительно своего состояния и положения дел в Париже, то теперь мужественная интонация писем не вызывает никаких сомнений в искренности. Конечно же, он хочет домой, хочет повидать мать, прежних друзей.
«Джуби, 1928 год.
Дорогая мамочка.
За последнее время мы тут проделали замечательные вещи: разыскивали потерявшихся товарищей, выручали самолеты и т. п. и т. п. ... Я никогда так часто не приземлялся и не проводил ночи в Сахаре и никогда так часто не слышал, как свистят пули.
Я все же надеюсь вернуться в сентябре, но один мой товарищ в плену, а мой долг – остаться, пока он в опасности. Быть может, я еще на что-нибудь пригожусь.
А между тем, подчас я мечтаю о жизни со скатертью, с фруктами, с прогулками под липами, возможно, с женой, о жизни, в которой при встрече любезно здороваются с людьми, вместо того чтобы стрелять, о жизни, где не блуждают в тумане на скорости двести километров в час и где ходят по белому гравию, а не по бесконечным пескам.
Все это так далеко!
Нежно целую вас.
Антуан».
В действительности в плен к арабам попали двое, Рейн и Серр. Сент-Экс пустился на рискованное предприятие. Тайком от испанцев он попытается выкрасть своих товарищей. Несмотря на всю изобретательность Антуана и проявленное им при этом мужество, его попытка не удалась. Зато переговоры «хозяина пустыни», как Сент-Экса прозвали арабы, хотя и были длительными, но завершились полным успехом.
«Почта – на Юг»
Двадцатичетырехлетний незадачливый торговый агент, «блудный сын», на которого уже махнули рукой знатные родственники, кандидат в «оболваненные пижоны с перспективой игры в бридж и разговоров об автомобилях вместо духовной жизни» писал матери во время своего пребывания в Монлюсоне: «Ищите меня в том, что я пишу».
А тогда он не написал еще и десяти страниц, представляющих объективный интерес. И все же он просил своего самого большого друга – мать – верить ему, что внутренняя жизнь – единственное, что имеет для него ценность.
Чем человек духовно богаче, тем он сложнее и тем труднее ему втиснуть душу в простое дело, даже если ему кажется, что он об этом только и мечтал, что в этом его жизнь. Душа не влезает, не умещается.
Антуан пришел в авиацию по внутреннему зову, и он был, наконец, счастлив. Но ремесло летчика, несмотря на всю его сложность и на удовлетворение, которое давало ему преодоление всех сложностей ремесла, не только не убило в нем писателя, а, наоборот, явилось той благодатной почвой, на которой развивается и крепнет его большое дарование.
В начале 1927 года, когда Антуан начинает только совершать свои первые полеты над пустыней, он пишет Ринетте:
«Касабланка, 3 января 1927 года.
Еще только час ночи. Я вылетаю через пять часов, но мне не спится. И все же, как примерный мальчик, я лежу в постели.
Мне кажется, приятно будет вам написать. Думается, в этот час вы уже спите, могу, значит, рассказать вам все, что мне приходит на ум.
На дворе буря. Ветер с чудовищной быстротой хлопает моими ставнями. Это сигналы Морзе или позывные каких-то духов. Пытаюсь расшифровать их, но это мне не удается. А ведь так хотелось бы понять их язык!
Снизу, из спящего города, доносятся скорбные гудки редких такси. Не правятся мне и эти шаги на улице. Все, что настораживает меня, рождает беспокойство. А ведь я мог бы чувствовать себя таким счастливым!
У меня прекрасная комната. Жалко только что я поставил свои туфли на стол. Это портит весь вид
Ринетта, по ночам я совсем другой. Лежа на кровати с открытыми глазами, я испытываю тревогу тоску. Мне не нравится, что ожидается туман. Не хочу завтра свернуть себе шею. Мир, конечно, мало что потеряет, а я – все. Подумать только, как много у меня и друзей, и воспоминаний, и солнца... И еще этот арабский ковер, который я сегодня купил: он превращает меня в собственника – меня, такого легкого, такого бессребреника.
Ринетта, один из моих товарищей ожег себе руки. Не хочу, чтобы мои руки были обожжены. Я смотрю на них и люблю их. Они умеют писать, зашнуровывать ботинки, импровизировать оперы. Вы не любите их, но меня они умиляют. Ведь на это понадобилось двадцать лет упражнений. А иногда они заключают в плен лица. Одно лицо...
Ринетта, этим вечером я встревожен, как заяц, мне что-то не по душе эта дакарская история. Здесь говорят: «Там брожение. Пилота, который попадет в аварию, убьют кочевники». «Убьют кочевники»... Не хочу, чтобы эту фразу бормотала ночь. Ночью все мне кажется таким хрупким. И то, что связывает меня со всеми, кого я люблю. Кто спит. Я тревожнее сиделки, когда я бодрствую в постели по ночам. Когда я их охраняю. Я так плохо стерегу все мои сокровища.
Я глуп. Днем все просто. Ведь я очень люблю полеты и риск. Люблю это днем, но не ночью. Ночью я неженка и жалею самого себя.
И еще я должен вам рассказать кое-что грустное. У меня был милейший приятель. Он умер три месяца тому назад в Танжере. Я проделал в Танжер довольно странное паломничество. Я искал его. Мне пришло в голову обратиться к фифочкам – завсегдатаям бара. Он был милейший парень, они должны были его любить.
Ринетта, они его не уберегли. Они не остались ему верны и дали рассеяться всем драгоценным воспоминаниям. А между тем искать его надо было именно там. Это был самый верный путь. Ведь человек отдает от себя то, что может и кому может. А семья у него была – сплошь дураки. Но фифочки не всегда знают цену тому, что человек иногда им отдает. И то, что у него было самого очаровательного и самого душевного, они украли у него, не выражая никакого восхищения.
Ринетта, старина, я ничего не понимаю в жизни.
Я должен все же покинуть вас. Эти туфли на столе меня раздражают – потушу свет.
Антуан».Заботы и опасности ремесла, поглощающие Антуана днем, не могут захватить его целиком. Это Дидье Дора, живущий исключительно делами Линии, может помнить и во сне, на кого нужно наложить, штраф за неправильную посадку, кто просит шины или когда прибыл самолет из Аликанте.
Литературные впечатления Сент-Экзюпери, связанные с его ремеслом, формируются в его сознании днем, во время размышления в полете – ночь напоминает ему о необъятности мира, о необъятности жизни. Мир, жизнь невозможно познать сполна в действии, охватить их можно только в незримом полете чувств.
