Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт
Панченко, его штурман Чудненко и стрелок-радист Егоров, пройдя по маршруту Сталинград, Морозовск, Тихорецк, возвращались домой с ценными сведениями о движении поездов на территории, занятой врагом.
Не долетая до моста через Аксай, они обнаружили эшелон, направлявшийся к Сталинграду. Действуя с небольшой высоты, экипаж с нескольких заходов разбил его бомбами. Вагоны загорелись, начали рваться боеприпасы. Самолет ушел, а среди заснеженного поля долго еще догорал немецкий военный эшелон...
Бочин со своими товарищами прошел по еще более длинному маршруту. Они побывали над Тацинской, Батайском и Ростовом. В Ростове, включив бортовые огни, Бочин встал в круг немецких самолетов, образовавшийся над аэродромом, и, понаблюдав, что делается на земле, определил место заправочной линии немецких машин, а затем его экипаж сбросил туда бомбы. На аэродроме вспыхнули пожары. Заметались лучи зенитных прожекторов, были выключены все сигнальные огни. Но зенитка не стреляла — по кругу ходили немецкие самолеты. Воспользовавшись суматохой, Бочин спокойно ушел на северо-восток...
Экипаж Склярова, пройдя по заданному маршруту, обнаружил в районе Акатово значительное движение транспорта. С нескольких заходов ребята сбросили бомбы по колоннам, а затем, снизившись, обстреляли грузовики из пулеметов. Зенитные средства врага, защищавшие переправу у Акатово, обрушили на советский самолет всю силу своего огня. Осколки снарядов пробили бензобаки, обшивку и кабину летчика. Перетянув линию фронта, Скляров пошел на вынужденную: из баков через пробоины вытекло горючее. Лишь спустя два дня члены его экипажа вернулись домой пешком...
Утром следующего дня летчики, штурманы и радисты уехали на аэродром проверять и приводить в порядок материальную часть стрелкового оружия, бомбовооружения, самолетных радиостанций и других вспомогательных приборов и агрегатов.
Я решил было просмотреть летные книжки своих подчиненных, но в это время сообщили, что из штаба армии приехали вручать награды личному составу полка, и пригласили меня тоже.
Погода была чудесная. Вовсю светило осеннее солнце. [79]
Шагая по улице поселка, я услышал гул авиационных моторов. Взглянул на небо и оторопел от неожиданности: с запада к аэродрому приближалась девятка «юнкерсов» в сопровождении шести истребителей. «Идут на аэродром!..» — пронеслась мысль. Группа разделилась: шесть «юнкерсов» с истребителями повернули на аэродром, тройка «юнкерсов» приближалась сюда, к поселку.
Поселок вмиг опустел. Вскоре я увидел столбы дыма и пыли, поднявшиеся над аэродромом. Послышалась пулеметная и пушечная стрельба, загрохотали тяжелые разрывы авиационных бомб. Фашистские истребители пикировали на аэродром и обстреливали самолеты из пушек. Им дружно отвечали с земли пулеметы. «Здорово обороняются наши!» — подумал я и припал к земле, оглушенный разрывом упавшей недалеко бомбы.
Пока тройка «юнкерсов» делала новый заход на поселок, я быстро перебежал небольшую площадь и заскочил в глиняный домик. Первое, что увидел, был большой стол, накрытый красной скатертью, на которой лежали коробочки с орденами и медалями. Комната была пуста.
Домик вздрагивал от близких разрывов. Я не обращал на это внимания и с интересом оглядывал стол. Вот два ордена Ленина, один, как указано в удостоверении, предназначен мне, другой — Головину. Моих подчиненных Бочина, Панченко и Сидоркина тоже ожидали награды — орден Красного Знамени, а Кудрявцева, Захарова и Заболотнева — орден Красной Звезды. Очень хорошо! Кудрявцеву надо отвезти орден в госпиталь...
Тихо приоткрылась дверь, и в щель просунулась голова Кравчука.
— Можно войти, товарищ командир?
— Входи, входи. Как на аэродроме?
— Мы показали им кузькину мать! Ушли не солоно хлебавши. Фашистские самолеты появились тогда, когда почти все стрелки-радисты сидели по кабинам — тренировались в настройке раций. Штурманы тоже находились на местах. Мы открыли огонь из тридцати пулеметов! А ваш брат, летчики, сидели в это время по щелям и стреляли из пистолетов, — пошутил Кравчук.
— Так уж и по щелям!
— А что им оставалось делать? — уже серьезно сказал штурман. — «Юнкерсы» бросают бомбы, стреляют, истребители тоже сбросили по нескольку бомб, а потом начали пикировать и палить из пушек. Там такой тарарам поднялся, только держись. Хорошо еще, что наши самолеты были укрыты [80] высокими капонирами и опущены в траншеи, а то бы нам не избежать потерь...
— Ну а теперь, — прервал я Кравчука, — поздравляю тебя с орденом Красного Знамени.
— Меня тоже наградили? — обрадованно блеснул он глазами.
— Сам видел твою фамилию...
В комнату вошли представители штаба армии и группа летчиков, штурманов, техников, радистов. Все были немного сконфужены тем, что пришлось посидеть в щелях, прячась от бомб. Но радостное возбуждение в ожидании торжественной минуты награждения быстро овладело собравшимися...
В общежитие мы возвращались с Кравчуком, обсуждая перипетии этого необычного утра. Только что мы могли погибнуть или стать калеками. Этого, к счастью, не случилось. Мы возвращались к себе домой веселые и бодрые, с новенькими орденами на груди.
— Слушай, командир. Ну возьми ты меня штурманом эскадрильи. Замучился я летать с кем попало. Я же здоров, понимаешь, здоров. А мне твердят: отдыхай, поправляйся.
— Можешь считать себя штурманом 3-й эскадрильи, — хлопнул я по плечу своего друга. — А коли так, то пойдем в эскадрилью, поговорим о делах.
К концу дня Кравчук был утвержден штурманом 3-й эскадрильи. Был принят и наш проект сооружения землянок для летчиков. Весь личный состав дружно взялся за его осуществление...
Вечером мы получили задачу бомбить резервы врага в районе станции Садовая, в пределах города.
В сумерках мы мчались по пыльной дороге на аэродром. Машина остановилась у командного пункта, и все разошлись по самолетам.
Сверху хорошо просматривались сталинградские улицы, освещенные пожарами, заваленные кирпичом и обрушившимися стенами. Из развалин вылетали во всех направлениях пулеметные трассы, стайками проносились винтовочные и автоматные пули. Там и тут рвались мины и снаряды, а кое-где тяжелые бомбы, вздымавшие султаны огня и дыма.
Каждый раз, пролетая над городом, полыхавшим в огне неистового сражения, я испытывал лютую злобу к фашистским оккупантам. Было так и в тот раз, когда летел к станции Садовая. [81]
Еще километров за пять до цели мой самолет схватили прожекторы и вели его, цепко держа в своих лучах. Маневрировать было не к чему: вокруг густо ложились разрывы зенитных снарядов. Хотя я и привык к этому, но с каждым разрывом нервы напрягались до предела, и с этим ничего нельзя было сделать. Точно держа самолет на боевом курсе, я почувствовал, как открылись створки бомболюков. После сбрасывания бомб я, не теряя времени, выскользнул из лучей прожекторов, отскочил в темноту ночи и осмотрелся. На станции что-то горело, а прожекторы по-прежнему рыскали по небу. Вдруг мы увидели, как сначала один, затем другой выхватили из темноты самолет. И скоро весь пучок лучей скрестился на нем. Ударила зенитка. Но летчик упрямо шел к цели.
