Нина Одолинская - Советские каторжанки
Милая мама, так мне хочется к вам, на юг, на солнце, к морю! Как хочется быть с тобой и работать для тебя! Иногда еще мечтаю о том, чтобы учиться, но ведь это только мечты.
Здесь горы уже покрыты снегом, и он уже не растает до июня — июля. Так все опротивело, надоело, и единственное место, где я забываю про всю гадость окружающего—это наш кружок самодеятельности с милой Татьяной Михайловной. Привет тебе от нее самый сердечный. Напиши, получила ли ты ее записку к тебе. Напиши ей отдельное письмо. Она будет очень рада, писем она совсем не получает. Ее фамилия — Макридина, адрес такой, как и у меня — п/я 384/6, только без «К», она не каторжанка, живет в общей зоне. Я ей всегда читаю твои письма. Косынку и очки, которые ты для нее прислала, я ей подарила. Она отказывалась, но я засунула все ей под подушку и удрала.
Привет тебе от тети Сони и от Саши. Саша теперь стала нарядчицей и часто берет меня писать всякие списки, тогда я не выхожу на работу.
Пиши мне почаще, целую крепко, твоя дочка Нина».
«18. ХI-49г.
Дорогая мамочка!
Первым долгом спешу тебе сообщить, что посылку твою получила, отдали мне все полностью. Дорогая мамочка, я очень рада ситцевому платью, оно оказалось кругом впору, даже укорачивать не надо. И платье и косынка всем очень понравились, да и я за четыре года впервые надела приличное, по мне сшитое платье. Теперь если бы туфли на каблучке (уже и не помню, когда в последний раз ходила в настоящей женской обуви), то я совсем бы почувствовала себя иначе. Ты представить себе не можешь, сколько радости доставляет здесь возможность хоть иногда одеться так, чтобы чувствовать себя человеком. Так хочется чувствовать себя женщиной, а не безличным рабочим существом, так надоели безобразные, громадные рабочие ботинки, казенное тряпье, вся эта проклятая работа!
Мама, как хочется к вам, домой! Как я хочу увидеть тебя! Я уже не верю в то, что отсюда когда-либо вырвусь. Как это все надоело! Только одно слава Богу, что работа пока не тяжелая. Я пишу плакаты, делаю уборку рабочего помещения. И знаешь, я довольна, что у меня есть такое занятие. Правда, рамки моей деятельности очень узкие, но все-таки я что-то могу создавать по своему вкусу и желанию. Теперь надо постараться, чтобы моя работа стала необходимой и хорошей, тогда легче будет избавиться от тяжелого труда в карьере. Нас ведь, таких грамотеев, здесь очень много. Продолжаю ходить в кружок самодеятельности, даже собираюсь учиться танцевать.
Очень хочется почерпнуть из всего этого хоть что-то новое, интересное, хочется жить и расти, поэтому хватаешься за любую возможность. Жажда нового у нас огромная. Подобралась такая компания любителей, что есть с кем заняться. Жаль только, что книг у нас нет. Каждую случайную книгу или журнал зачитываем буквально до дыр.
У нас теперь можно свободно ходить в зону, где живут политические с меньшим сроком (ИТА) и новенькие с большим — 20-25 лет. Правда, наша зона (КТР) все еще административно отделена от всего лагеря, но ходить можно. У нас теперь огромный женский лагерь на несколько тысяч человек. Надо сказать, что наши каторжанки все же лучше тех, в общем лагере. Там много преступного элемента, народ сборный, неорганизованный, а мы все за четыре года сжились в одну дружную семью. Начальник нами не нахвалится, а соседки завидуют.
Мама, ты сообщи непременно, получила ли ты это письмо.
Ну вот все мои новости. Наварила каши, сделала компот и угостила тетю Соню, Татьяну Михайловну и мою соседку Веру. Им очень понравилось.
Целую крепко мою дорогую мамочку!
Дочь Нина».
«14. XI-50 г.
Дорогая моя мамочка!
Так больно, что не могу поговорить с тобой и рассказать что-либо о себе целых полгода, до следующей очереди писать!
Получила сегодня твое письмо, это для меня большая радость. Работаю я теперь на легкой работе — пишу плакаты на производстве и вообще занимаюсь наведением порядка вокруг производственных построек. Работой я очень довольна, не переутомляюсь и поэтому сыта. Пока не болею, чувствую себя очень хорошо, особенно при мысли, что не надо так мерзнуть и выбиваться из сил, как приходилось раньше. Остается время на чтение, читаю много, так как у нас есть теперь библиотека.
...Не затрачивайся, мамочка, на посылки. Но если купишь по рецепту очки — пришли их мне. А продуктов — не надо, лучше, когда Валя из армии придет, одень его. Он молодой, хочется ему погулять, а мне все равно. Да и кормят нас теперь намного лучше. А тебе Валю учить надо, оставь для него деньги. Как-нибудь, даст Бог, проживу, а Валю тебе поднять на ноги надо, в люди вывести...».
Мать переслала мне письмо брата и просила не писать ему. Долгие годы — в Германии и в заключении я была совершенно изолирована от действительности тех лет. Поэтому просто и бесхитростно рассказала в письмах к брату о своей судьбе, просила его похлопотать обо мне.
Валя служил в Польше телеграфистом-механиком. Жилось ему неплохо, армейская специальность нравилась, работал с увлечением. Он тоже без всяких околичностей отвечал мне, послал посылку, куда-то написал ходатайство. Его вызвал замполит. Сообщил, что сестра — «враг народа», изменник Родины, и предложил отказаться от меня. Валя возмутился, заявил, что это неправда, от сестры он не откажется.
Ребята его возраста (1927 год рождения) вынуждены были служить по 6-7 лет в армии. На пятом году службы, после разговора с замполитом, его перевели в Удмуртию, на лесоповал. Оттуда он написал письмо матери.
«1/01-50 г.
Мамочка, милая, здравствуй!
Вот сегодня Новый год, а я сижу на нарах и пишу это письмо. Ой, мамочка, как обидно становится, когда задумаешься о своем положении! Ведь сколько затрачено трудов и стараний, чтобы стать механиком, так нравилась мне эта специальность, и пришлось все бросить и взяться за топор и пилу. Таким себя униженным чувствую с этой несчастной новой «специальностью». Это я так себя чувствую, а представь, каково в этом положении таким ребятам, как, например, есть у нас один опытный танкист. Он прошел всю войну, несколько раз горел в танке, несколько раз был ранен, кровью завоевал счастливую жизнь, и вот теперь приходится так же, как и мне, встречать Новый год лежа на нарах.
Пусть люди встречают Новый год, а мы...
«Мы не люди», — так говорит один наш паренек, и так обидно становится от этих слов, тем более, что это так и есть. Действительно, чувствуешь себя так, когда подходит какой-то праздник. Живем, мамочка, по-волчьи, и это так, потому что кругом, кроме леса, волков и медведей, ничего и никого совершенно нет.
Как хотелось бы, мамочка, сидеть в этот момент дома с тобой, не видеть и не слышать этой солдатчины. Как все это надоело!
Ты, наверное, думаешь, что я преувеличиваю, но я не первый день в армии, видел и хорошее и плохое, есть с чем сравнивать это мое положение. Приходится опять переживать 1945 год. А о 45-м годе ты кое-что знаешь. Я тебе рассказывал, когда был дома. Только я теперь постарше, и так много пережито плохого, что все это уже не таким тяжелым кажется.
