Алексей Рыбин - Три кита: БГ, Майк, Цой
Майк жил с родителями на Бассейной улице, в хрущовской пятиэтажке – совсем недалеко от «дома со шпилем», в котором жил Цой. В трех автобусных остановках по Московскому проспекту, на Алтайской улице, была и родительская квартира Гребенщикова. В двух шагах от Бориса жил Саша Старцев, известный как Саша-с-Кримами (из-за коллекции пластинок Эрика Клэптона и группы Cream, которых он обожал больше, чем всю остальную рок-музыку, вместе взятую). Чуть дальше на восток, в двух троллейбусных остановках, проживал Андрей Панов (Свин), умнейший и красивый парень, в ту пору – студент Театрального института, первый панк СССР. Рядом с ним, через улицу Типанова, жил я, а еще восточнее, за железной дорогой витебского направления, – Панкер, он же Монозуб, он же Игорь Гудков, ныне – преуспевающий кинопродюсер.
Юг Ленинграда, таким образом, оказался самой прогрессивной частью города в смысле рок-музыки. Даже пластиночный «толчок», на который съезжались по субботам все ленинградские меломаны, комсомольские дружинники и менты, тоже находился на юге – западнее Майка, на улице Червонного Казачества.
Написал и подумал: может быть, протесты казаков против рок-фестиваля «Кубана» – это подсознательная месть за то, что на улице, названной их именем, и находилась та дыра, через которую меломаны получали информацию с «гнилого Запада»? Все может быть…
Саша Старцев дружил с Борисом Гребенщиковым, они вместе издавали подпольный машинописный журнал «Рокси». Борису это дело быстро надоело, и он стал заниматься больше музыкой, нежели литературой. Сашу же пару раз вызвали в специальный отдел КГБ, пригрозили страшными карами, выгнали с работы… Это не испугало поклонника песни «Presence of the Lord», напротив, как-то подняло градус куража – впоследствии Саша стал одним из самых известных ленинградских рок-журналистов.
Панкер работал продавцом в радиомагазине, спекулировал колонками 35-АС (вершиной аудиотехники тех времен) и кое-какие деньги на этом имел. По работе он и познакомился со Свином, который тоже некоторое время спекулировал колонками и собрал дома отличный набор аудиоаппаратуры высшего качества, какое только можно было иметь в СССР тех лет. Все вместе бывали на пластиночном «толчке» и менялись пластинками, в результате чего быстро превратились в одну большую компанию, связанную тайными узами запрещенной в стране рок-музыки.
Впрочем, Майк с БГ были знакомы и раньше – они даже записали совместный альбом, о котором тогда никто из членов компании не знал и речь о котором пойдет ниже.
БГ, в общем, не был членом компании, о которой здесь пойдет речь, он был занят своими делами – начинался «Аквариум», а Борис, как человек педантичный и увлекающийся, не разбрасывался. Мы с Цоем и знакомы с ним не были – знали только, что он живет где-то рядом. Из «наших» с БГ в ту пору общались только Майк и Панкер.
Спустя несколько десятилетий Панкер стал директором телесериала «Брежнев». Когда сериал пошел в эфире, он позвонил мне и сказал: «Вот, Леха. Это расплата за нашу панковскую юность. Все в мире сбалансировано. Мы так стебались над Брежневым, а теперь я про него кино снял…»
Ну, это что. Я тоже теперь кинопродюсер, сделал порядка сорока телевизионных картин, которые с бо́льшим или меньшим успехом прошли в эфире целого ряда наших телеканалов, сейчас по моему заказу хороший американский сценарист пишет сценарий под названием «Ленин»… Вот так все сбалансировано.
С Майком меня и Цоя познакомил Монозуб.
Он принес мне пленку с наклеенной на обложке фотографией, сделанной Вилли (Андреем Усовым), – это та самая обложка, которая украшает сегодня компакт-диск «Сладкой N»: Майк в полосатом пиджаке на фоне кирпичной стены брандмауэра. Я даже знаю, где эта стена, я живу сейчас в ста метрах от нее. Стена та же самая, кирпичная, и стоит точно так же – для нее ничего не изменилось.
Я сидел дома один, Цой был чем-то занят – редкий вечер, когда мы не были вместе, обычно мы все время болтались вдвоем или втроем с Панкером – как-то мы сдружились с ним, в одну из таких прогулок у Витьки и родилась песня «Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти». Все документально: мы купили три бутылки сухого вина и ходили с ними под дождем, думая, куда бы пойти в гости. Обзвонили всех знакомых, что было очень непросто, – нужно напомнить, что мобильных телефонов тогда еще не было, звонить нужно было из автомата за две копейки, а двухкопеечные монеты, так же как и все остальные монеты, у нас кончались очень быстро. Так мы и разошлись по домам, взяв каждый по бутылке – и выпили вино только на следующий день, уже не помню у кого в гостях.
Но в тот вечер я сидел один, почему-то и мамы дома не было. Пришел Панкер (без звонка, что тогда между нами было, в общем, принято) и тут же заставил меня что-то слушать – я тогда еще не знал, что именно. Какого-то парня. Майка какого-то. Панкер кричал, махал руками, убеждал меня в том, что это – настоящий рок-н-ролл.
В ту пору мы с Цоем уже сами внутри себя были «настоящим рок-н-роллом» и ко всем остальным «настоящим» относились заведомо скептически. Просто потому, что считали, что мы – единственные, кто знает, как и что нужно делать «по-настоящему».
Однако мы ошибались. Я это понял с первых нот, с первых звуков, которые были записаны на этой пленке.
При этом я тогда еще очень мало слышал настоящего, корневого рок-н-ролла, хотя кое-что из Пресли и Нила Седаки, из ранних The Rolling Stones и The Who мы с Цоем уже внимательно изучили. Но это были капли в море. Позже, спустя полгода, Гребенщиков начнет нас знакомить и с Лу Ридом, и с Grateful Dead, и с Диланом, с подачи Майка я начну слушать (сначала – искать на «толчке», что было очень непросто) Чака Берри и Мадди Уотерса.
Но тогда Майк обрушил на нас свой (чужой – не важно) рок-н-ролл, и ощущение, которое я испытал, было сродни тому, что оглушило меня при первом в жизни прослушивании Beatles на лавочке с одноклассником Вольдемаром.
Панкер сказал, что Майк живет на Бассейной – совсем недалеко.
Для меня это прозвучало так, словно Панкер предложил мне поехать в гости к Джону Леннону.
Однако мы ничего не боялись и никого не стеснялись. Авторитетов – в особенности. Даже кураж был – прийти к авторитету и показать, что ты тоже не дурак музыку поиграть.
Поехали – пять остановок на автобусе номер 13 – в пятиэтажку, я жил точно в такой же.
Майк тоже был дома один. Какой-то чудесный вечер. Обычно мы бежали из дома – дома всегда были родители. А тут – и он один, и я один…
Он открыл дверь – маленького роста, с огромным носом, который придавал всему Майку в целом какую-то небывалую значительность и солидность, очень по-взрослому гнусавый и провинциально-деликатный.
