Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя
Пора переключиться на мажорную ноту.
Праздников у меня было немало. Имею в виду прежде всего те, что отмечались на сцене моего родного Большого. Праздники юбилейные.
Ясное дело, празднование юбилеев — это в первую очередь вопрос геронтологии. То есть долгожительства. Ну, может, когда ты уже на небесах прогуливаться будешь, вспомнят люди да коллеги что-то совсем круглое. Сто. Двести. Триста. Вот Моцарт прожил на Земле всего 35 лет и десять месяцев. Какая уж тут геронтология. Но как дружно отмечала вся планета Земля его день рождения через 250 лет. Но Моцарт — чудо в единственном экземпляре. А в балете Моцарта пока еще не было. Легенды, гении, талантища были. А Моцарта — нет.
Но справить юбилейную дату в балетном мире принято. И принято тогда, когда юбиляр среди нас. Может, в ложе, может, в партере, может, на сцене.
Пятидесятилетие работы в Большом подробно описано мною в предыдущей книге. Совпало оно тогда с днями антиельцинского путча.
Следующими празднествами в 1995 и 2000 годах были мои округлявшиеся с каждым разом даты. Юбилея 2000 года я уже коснулась выше.
Задавала себе еще в 1993 году вопрос — не звездный ли то час мой?
С каждой датой тонус праздничных вечеров подымался. И не слукавлю, коли в каждый праздник такой я обязательно задавала тот же вопрос себе и своим близким. Щедрину. Не звездный ли то час мой?..
…И вот 2005 год. Теперь сомнений нет. Это и был мой звездный час.
На мою беду, в Большом начали капитальный ремонт. Театр закрыли. Поступали робкие предложения отметить мое восьмидесятилетие в других городах, других странах. Но когда мы были с Родионом на премьере в Москве оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», то в антракте директор Большого театра Анатолий Геннадиевич Иксанов пригласил нас в свой кабинет. На бокал вина. Неожиданно для меня он раздельно произнес:
— Не сбрасывайте со счетов Большой театр, Майя Михайловна. Мы очень хотим отметить вашу дату.
Может, то была реакция его на одно из моих интервью в газете. А может, совпадение?
От желания до даже самых первейших, реальных шагов расстояние всегда гигантское. Но первый шаг кому-то надо сделать. Значит, Большой меня еще не забыл. Помнит. Хочет видеть. Поздравить.
Но ныне в России строят капитализм. Деньги, деньжата, деньжищи… Спонсоры нужны. И в помощь мне пришел случай. Наш мюнхенский друг Семен Блох со своей красавицей женой скрипачкой Ольгой заехал к нам с книгой «Я, Майя Плисецкая…». Надо подписать ее дочери крупного московского банкира. Девочка занимается балетом. Отсюда все и началось.
Один из руководителей «Альфа-банка», Александр Дмитриевич Гафин, входивший тогда в попечительский совет Большого, с энергией и пылом взялся за организацию юбилея. Мне очень хотелось, чтобы художественную часть моего Гала возложил на себя Алексей Ратманский. Гафин сказал, что театр поддержит эту кандидатуру.
И на следующий же день у нас дома на Тверской поздним вечером мы встретились все вместе.
— Обычно говорят — есть идеи. А где взять деньги? Так вот. Деньги есть. Точнее, будут. Какие родятся идеи? — начал с этих слов Гафин нашу встречу.
Леша Ратманский с ходу предлагает:
— Что, если на основе старого «Дон Кихота» сделать эффектное Гала со вставками сегодняшних звезд и даже, например, не пугайтесь, супертрюков шаолиньских монахов?..
Я давно и неизменно симпатизирую и хореографическому таланту Ратманского, и светлой, ясной голове его. Мне довелось выступать с ним в Японии и Финляндии в «Послеполуденном отдыхе фавна» Нижинского. Он поразил тогда меня редким чувством стиля и исключительным артистизмом. Мне даже пришла в голову дерзкая мысль: не превзошел ли Алексей по точности рисунка роли самого создателя «Фавна»? Так графичен, неспешен, затаен был его герой. Я даже отвлекалась от своей партии, так гипнотически приковывал к себе он мое внимание. Так же, верно, как и внимание публики.
А во втором акте теней в «Жизели», когда Ратманский шел с букетом лилий, мне казалось, будто идет он по лесному кладбищу целую ночь. Словно театральные кулисы отсутствовали вовсе. Жутковато даже было. По спине ледяной холодок жег. А как исполнял он на двух моих прошлых юбилейных вечерах баланчинскую «Тарантеллу»…
И всегда убеждал Ратманский меня и как хореограф. Из последних примеров, помимо прелестных филигранных концертных номеров, назову прежде всего искрящийся юмором и задором балет Шостаковича «Светлый ручей». Он по праву принес хореографу мировое признание. И совсем недавняя постановка «Анны Карениной» Щедрина на сценах Копенгагена, Вильнюса и Хельсинки.
Спектакль Ратманский сотворил совсем по-своему, по-ратмански. Изобилие выдумки и фантазии. И все со смыслом, с умом. Осознаешь, что не желание это «порхнуть» по поверхности любовного треугольника. А удавшаяся попытка зацепить глубинный смысл великой книги Толстого.
Для реализации замысла моего юбилейного «Дон Кихота» Ратманский решает привлечь в союзники молодого режиссера Дмитрия Чернякова. Я видела его «Аиду», которая была сделана полемично, но очень убедительно. Режиссер он талантливый.
Что ж, посмотрим, что мне принесет их союз.
Празднество мое было замыслено на самую широкую ногу. «Фестиваль в честь Майи Плисецкой» открылся тремя спектаклями Большого балета на Новой сцене театра. Мои спектакли, в которых я танцевала долгие, долгие годы. «Лебединое озеро» с Надеждой Грачевой. «Дон Кихот» с Марией Александровой. И наконец, моя любимая «Кармен-сюита», специально возобновленная Альберто Алонсо по сему торжественному поводу. Премьеру исполнила Светлана Захарова.
В один вечер с «Кармен-сюитой» впервые предстала перед московской публикой новейшая работа Ратманского «Игра в карты» Стравинского. Как хорошо соседствовали две эти постановки! Одна оттеняла другую. Контрастировала с ней. Спорила. А еще через день «Гала Дон Кихот» на сцене Кремлевского дворца. В постановке Ратманского и Чернякова.
И в те же дни в Манеже открылась выставка моих фотографий. Роскошная, богатая выставка.
Все широченное пространство Манежа увешали моими физиономиями, балетными сценами, репетициями, встречами. На белоснежных стенах, в белых рамах смотрелись они торжественно и ярко. Были представлены и рисунки художника Шахмейстера, который совместно с Ольгой Свибловой приложил немало сил и вкуса для успеха выставки. На четырех экранах одновременно, но не синхронно демонстрировались мои фильмы. Горстки публики застывали у каждого из них и смотрели на мои танцы.
Чем не культ балетной личности…
Но и это было еще не все. В Бахрушинском музее с редкостной любовью и нежностью устроили выставку моих театральных костюмов. И иных аксессуаров. Там в своем ответном слове возле моих фотографий в бежаровском «Болеро» я вспомнила слова академика Петра Леонидовича Капицы о моем выступлении в этом балете:
