Ольга Приходченко - Я и ты
Уже на своих коньках, и простор вокруг, и Храм Василия Блаженного, Кремль. Дышится совсем иначе, даже пронизывающий ветер с реки не страшен. Родное ведь все, и моя Маросейка рядом, правда, теперь уже не в пятнадцати, а в двадцати минутах хода. Сделайте скидку на возраст.
Велогонка в лучах радиации
Сколько бы лет ни прошло после чернобыльской трагедии, она, наверное, еще очень долго не исчезнет из памяти людской, а возможно, останется в ней навсегда. Эти заметки попробуют вернуть к некоторым событиям той трагической весны 1986 года.
Я вновь уселся за тот же стол под номером 01611613031, где написана вступительная глава к этой книге. Ругаю почем зря любимую жену: какого черта мы торчим в этом душном номере, вон соседи плюнули на все, на эту санаторную похлебку и местное курортное лечение и сейчас наслаждаются прекрасной, говорят, кухней в шикарном ресторане «Украина», веселятся, радуются жизни. А мы, развалившись на кроватях, ждем никому не нужных процедур, будто они избавят меня от заработанного в детстве и так и не вылеченного гайморита, из-за которого пришлось бросить спорт, а Ольгу от болей в позвоночнике – мало ей волейбольных травм, так еще этот перелом, случившийся в ее родной Одессе по дороге на пляж. Мы по Большой Арнаутской ехали в полупустом троллейбусе на Ланжерон, сидеть не хотелось, стояли у задней двери, безмятежно болтали ни о чем, и вдруг какая-то девица вырулила из подворотни на своем «мерсе» прямо перед носом троллейбуса. Водитель резко затормозил, и мы по инерции пролетели по проходу через весь вагон. Я еще добавил, придавил, завалившись на Ольгу сверху. Я отделался ушибами, а она, бедная, на полгода выбыла из строя. Даже сейчас страшно вспоминать эту эпопею, это мучительное возвращение на поезде в Москву (самолетом не разрешили, только лежа на твердой доске), как заносили в купе, как потом с Киевского вокзала перегружали на носилки и перекочевали в Боткинскую больницу.
И вдруг меня осеняет: я же в реабилитационном центре «Медики – Чернобылю» и, возможно, могу считать, что имею некое отдаленное отношение к тому, что случилось 26 апреля 1986 года. Именно отдаленное, километров примерно на 120–150, в общем, на столько, сколько от Киева до Чернобыля. В тот год маршрут весьма известной и популярной велогонки мира (некий социалистический аналог буржуазной «Тур де Франс», сие разделение – жертва коммунистической идеологии), связывающий в разной последовательности столицы ГДР, Польши, Чехии, было вторично решено расширить этапами по нашенским родным дорогам, для чего избрали столицу Украины. Она, в ожидании большого спортивного праздника, готовилась тщательно; именно здесь 6 мая предполагался старт-пролог, затем еще несколько этапов, после чего самолетами гонщиков, судей, всю обслугу вместе со всей объемной поклажей должны были на три недели вернуть в привычное восточноевропейское шоссейное русло и запустить по кольцу Варшава – Берлин – Прага.
Первый опыт подключения к газетам коммунистического толка «Руде право», «Трибуна люду» и «Нойес Дойчланд», главным инициаторам этого веломарафона, нашей «Правды» в качестве соорганизатора датирован годом раньше. Устроители долго и отчаянно сопротивлялись подобному повороту событий, ссылаясь на технические сложности и уровень наших трасс («у вас не трассы, а скорее колючие направления, на один этап угробим шин, как на целый марафон, враз обанкротимся»), но, в конце концов, вынуждены были уступить: ведь гонка-1985 посвящалась 40-летию Победы во Второй мировой войне, и обойти страну, Советский Союз, который ценой огромных потерь внес решающий вклад в разгром фашизма, было просто невозможно.
Сей бесспорный аргумент подкреплялся множеством ярких финишей в разные годы «татарской стрелы» Гайнана Сайдхужина и Александра Аверина, Джамалудина Абдужапарова и Ааво Пиккууса… Сколько тысяч победных километров осталось под колесами их велосипедов! Все, казалось бы, должно надоесть. Но, видимо, не так-то просто утолить живущую внутри жажду борьбы и скорости. Не призы и медали, а желание еще раз испытать себя заставляет, склонившись низко к рулю, снова и снова мчаться в неизведанное, откликаясь на зов романтики трудных дорог. Только романтика эта у гонщиков своя, замешанная на твердом характере и тяжелом труде. Недаром Эрнест Хемингуэй так восхищался этими людьми в седле, чей девиз в словах песни: «Не бойся пота, напор удвой, крути, работай – и финиш твой!» Вот она их романтика.
…Трасса уходила за облака, висела над пропастью на высоте трех-четырех километров. Двенадцатичасовая разница во времени, термометр в тени показывал плюс сорок пять. Дикторский голос не умолкал: «Мы проверим, чего на самом деле стоят эти русские». Денвер, 4 июля, День независимости США. Наша команда впервые приехала в гости к американцам на их известную гонку «Курс интернейшнл байсикл клэссик».
Психологическая атака началась еще за два дня до старта. «Мы не дадим русским победить. Вся Америка будет сражаться против них. Наши профессионалы загонят их в клетку, как медведей в московском зоопарке, и не выпустят оттуда, пока все не кончится», – исхищрялась «Дейли Камера», главный местный печатный рупор.
– Тренеры внушали нам не обращать внимания на эту травлю, – вспоминал позже лидер нашей велодружины Сергей Сухорученков. – Говорили: на наш хоккей за океаном снисходительно смотрели, а как столкнулись, вся спесь спала. Ну и вы оскальте зубы. Трасса покажет.
Гонки на шоссе – космические скорости и риск получить травму, сгусток нервов и тактических замыслов. Они не приемлют слабых духом и воздают должное только бесстрашным, волевым, настоящим рыцарям без страха и упрека.
– Нам было с кого брать пример, – продолжал Сухорученков. – Александр Гусятников, который как капитан команды не раз приводил нашу сборную к победе на гонках Мира, однажды почти семьдесят километров проехал в шоковом состоянии после солнечного удара, дрался за каждый метр дистанции, но не сошел. Это было в Болгарии, а год спустя Анатолий Старков оказался в подобной ситуации в Марокко, однако продолжал бороться, не мог подвести товарищей.
Я внимательно слушал Сергея, и одна мысль занозой засела в голове: случайно или нет он связал примерами в тандем именно этих двух блестящих мастеров колеса? Знал, но откуда, он ведь был мальчишкой, когда все это произошло в подмосковном Куркино-Машкино, тогда основной тренировочной и соревновательной трассе для велосипедистов? Что они сотворили вдвоем в той групповой гонке чемпионата страны! Чудо! Отыграли четыре (!) круга отставания от лидеров, а на финишной прямой Старков, прикрыв собою Гусятникова от соперников, выкатил его к золотой медали.
Ну а в Денвере что было дальше? Ничего особенного, кроме того самого финиша, о котором строка из песни. «Русские испортили нам национальный праздник, но как красиво они это сделали, – писала на следующий день та же газета. – Все иллюзии исчезли уже на середине гонки, когда не мы их, а они нас загнали в клетку к обезьянам. Мы там застряли, прыгая с ветки на ветку, а они, наоборот, вырвались оттуда с ощущением полной свободы. А этот светловолосый парень вообще творил чудеса. Король гор, он там чувствует себя словно на свидании при луне с любимой девушкой».
Очень образно, не так ли, светловолосый мистер Сухо, как для краткости произносили фамилию Сухорученкова американцы, а у нас к нему приклеилась кличка «Сухарь»? Любимая девушка появится позже, а следом и дочь Ольга. От папы, олимпийского чемпиона-80, она примет олимпийскую бронзовую эстафету Игр-2012 в Лондоне. Эх, родиться бы Сергею на десяток лет позже. Ему ведь с тремя «Золотыми пальмовыми ветками», приза – лучшему велосипедисту мира, после неоднократных побед в авторитетнейшем «Тур де Авенир» предлагали сумасшедшие контракты. Команды фирм «Пежо», «Пуш», «Рено», «Сем», собиравшие под свое крыло асов велоруля, буквально «передрались» из-за Сухо, но наше тогдашнее партийное и советское мировоззрение железным занавесом закрывало вход в мир профессионального спорта. Хорошо еще, что была гонка Мира, на долгие годы, начиная с середины пятидесятых, она стала вообще победной вотчиной великолепных отечественных мастеров колеса.
Но какое мое участие в гонке 1986 года, вошедшей в историю мирового велоспорта в трагическом ракурсе? Одновременно и опосредованное, и прямое. Рассказываю об этом не только как свидетель, обыкновенный очевидец, а как находившийся тогда в гуще событий.
Ранним утром, едва пересек порог своего кабинета в союзном Госкомспорте, как заглянул Рудольф Федорович Незвецкий, возглавлявший Управление пропаганды.
– Михаил, нас с тобой направляют на велогонку по линии, так сказать, ее информационно-пропагандистского обеспечения. Выезжаем 2 мая, так что никаких дач в праздники, – предупредил Незвецкий. – Билеты на поезд заказаны.
До боли знакомый мне Киевский вокзал. Сколько раз встречал здесь и провожал своих родственников – то в Киев, то в Одессу или Хмельницкий. И сам не раз мотался отсюда по командировкам. Последняя – это вообще сказка, такое может только присниться.
