Семен Нагорный - Седов
Плохо с теплой одеждой – при необходимости экономить каждый рубль экспедиция закупила полярное обмундирование только для четырнадцати человек, с расчетом на один год…
И совсем дурно дело обстоит с собаками. Управляющий губернаторской канцелярией – просто жулик. Где он собрал этих собак, которых продал экспедиции, неизвестно, – может быть, по дворам и пустырям Архангельска. Собаки никуда не годятся – в упряжке ходить не умеют, холода не переносят. Другое дело те тридцать собак, что были доставлены из Восточной Сибири, – это великолепные лайки, умные, выносливые, способные перенести испытания любого похода. Часть дворняжек пришлось теребить за полной непригодностью, другая часть сама передохла, а десятка два из них еще живут – вперемежку с лайками они с грехом пополам тянут нарты.
«Святой Фока» во льдах.
На «Фоке» сейчас осталось семнадцать человек {53}. Было, когда выходили из Архангельска, двадцать cемь. Первую партию бесполезных для экспедиции людей Седов ссадил еще в прошлом году в губе Крестовой, вторую отправил недавно под начальством капитана Захарова. Капитан получил приказ спешить в Крестовую губу, чтобы попасть на первый пароход, который должен прибыть из Архангельска. Это нужно было, чтобы поторопить присылку вспомогательного судна с углем. Седов написал комитету: «Повторяю просьбу прислать судно на Землю Франца-Иосифа с углем (5ООО пудов)…» {54}. Но Захаров, по свойственной ему нерадивости, к первому пароходу опоздал и, следовательно, прибудет в Архангельск слишком поздно, – если уголь до сих пор не прислали, то уже и не успеют послать, так как льды помешают.
Все это он должен принять во внимание, потому что только он один отвечает и за судно и за жизнь людей. Не слишком ли велик риск?
Ночь. «Фока» стоит во льдах недвижимо. Седов – в своей маленькой каюте, в которой едва умещаются койка и столик. Ему следовало бы спать. С рассветом он подымется на мостик. На корабле ждут его решения. Он ничего не обещал, но люди надеются, что он все-таки повернет на юг. Седову не спится.
Жизнь на «Фоке» сложилась не так, как следовало бы. Уходя из Архангельска, он отдал приказ об установлении воинской дисциплины. В соответствии с этим появился термин – офицерский состав. На этом основании Кушаков требует соблюдения всех правил субординации. Матросы его ненавидят. Он очень груб и неуживчив. Пользуясь положением заведующего хозяйством, он вмешивается во всю жизнь кубрика и кают-компании, раздражает матросов мелкими придирками и ссорится с другими членами экспедиции. Неудержимо активен и очень в этом смысле отличается от других участников экспедиции, которые предпочитают заниматься только лишь своими специальными делами – метеорологией, геологией, фотографией. Ветеринар по образованию, невежда во всех других областях знания и черносотенец по политическим убеждениям. Чорт его знает, зачем он напросился в экспедицию, – должно быть, рассчитывает на награды и славу. Положением врача его честолюбие не удовлетворяется. В нем более шести пудов веса, он очень вынослив, и энергии в нем на троих. Он злой, мелочный и завистливый человек, поэтому его неутомимая деятельность вызывает в людях только раздражение и в конце концов приносит вред. Почему-то все приказы Седова читает матросам Кушаков. Вероятно, это способ внушить команде взгляд на себя, как на помощника начальника экспедиции.
Но самое худшее то, что он каждый раз ставит Седова в тяжелое положение, докладывая о своих стычках и требуя официального вмешательства. По существу, это шантаж. «Вот ваш приказ, вот морской устав, – говорит он, – действуйте, а иначе выходит, что вы сами, господин начальник, расстраиваете дисциплину» {55}. В десяти случаях удается замять дело, но в одиннадцатом приходится все-таки вмешиваться. Отстранить его от должности нельзя, потому что заменить некем.
В то утро, когда Седов должен был отправиться в поход к мысу Желания, в кают-компании происходил прощальный завтрак. Седов счел естественным вызвать из кубрика и пригласить к столу матроса Инютина – своего верного спутника, Кушаков воспринял присутствие матроса в кают компании, как оскорбление, демонстративно встал из-за стола и удалился {56}.
В юмористическом журнале «Кают-компания» время от времени появлялись стихи, двусмысленного характера объявления, шуточные загадки и карикатуры. Это помогало не скучать в длинные зимние вечера. Но однажды художник Пинегин, выведенный из себя многочисленными придирками Кушакова, изобразил его в журнале глядящим в перевернутый секстант на небо, по которому были разбросаны в виде звезд ордена и медали; даже на ущербной луне было написано: «За усердие». Карикатура, намекавшая на всем известные качества Кушакова – невежество и тщеславие, привела доктора в бешенство. Через два часа Кушаков вышел из своей каюты с видом славно поработавшего человека. Торжественно возложив журнал на общий стол, он стал ждать знаков одобрения. Седов прочитал грубую галиматью, сочиненную Кушаковым, а потом вырвал из журнала листы с произведениями обоих авторов и бросил все в печь.
К счастью, такие столкновения Седову до сих пор удавалось прекращать в самом начале. Он заботился о том, чтобы среди членов кают-компании сохранялись мир и дружба. Его влияние сдерживало даже Кушакова.
Беседуя в зимние вечера о покинутой родине или празднуя чье-нибудь возвращение из санного похода, путешественники забывали о тягостях зимовки. Славно веселились 19 декабря – в морской праздник. Те, кто в первый раз переплыл Полярный круг, получали «крещение» от самого «морского царя», которого играл Линник. И 9 февраля – в честь впервые появившегося солнца – было шумное празднование. Один из «поэтов» с «Фоки» сочинил большую поэму; в ней перечислялись болезни, которыми грозила долгая зима, и было сказано:
…Но лук, чеснок и кислый квас
От сих гостей хранили нас.
Минула ночь, и все ликует,
Горит зарница за горой,
А там, за ней, там царь кочует,
Спеша на пир наш дорогой.
Привет тебе, святое солнце,
Спеши же к нам, скорей иди,
Взгляни к нам в темное оконце
И к новой жизни пробуди.
Взошла желанная заря,
Быть пиру, значит, тут должно,
Все ждали праздника давно,
В бокалах пенится вино,
Ура!.. Нам счастье суждено!
Однажды напомнил о себе путешественникам судовладелец Дикин. Вот как Седов написал по этому поводу в приказе: «…в освободившемся от груза фор-трюме, в обеих сторонах его баргоута,[20] под второй палубой, значительно ниже ватер-линии обнаружены механиком Иваном Зандером и врачом Павлом Кушаковым совершенно неожиданные и небезопасные для плавания вырезы борта вместе с шпангоутами вплоть до наружной обшивки. Таких вырезов обнаружено три: один по правому борту, другой по левому и третий в левом канатном ящике.
Происхождение этих вырезов остается весьма загадочным и совершенно непонятным?!
Посему назначаю комиссию для подробного осмотра этих вырезов и выяснения, насколько представится возможным, причины их происхождения…» {57}
Дыры были обмерены и сфотографированы. Одна была шириной в 12 дюймов и длиной в 2 фута 4 дюйма. Остальные приблизительно таких же размеров. Глубина всех дыр – 1 фут 2 дюйма. По следам топора и пилы можно было вывести заключение, что эти дыры сделаны незадолго перед отплытием «Фоки». Должно быть, это была работа негодяя Дикина. Возможно, он рассчитывал на получение страховки, пусть даже ценой гибели экипажа и участников экспедиции. Достаточно было бы одного крепкого удара по обшивке, чтобы дыры открылись и «Фока» погиб. Понятно стало, почему Дикин увильнул от участия в рейсе. Когда на «Фоке» обсуждали этот случай и удивлялись счастливой случайности, уберегшей корабль от гибели, – Седов вспомнил Черное море и владельца парохода «Султан».
III«Фока» шел на север. Седов неуклонно вел его прямо на мыс Флора. Попадалась чистая вода, встречался молодой, блинчатый лед, иногда путь преграждали матерые, толстые ледяные поля. Все равно курс норд, потому что слишком мало на корабле пригодного для сожжения в топках, чтобы позволить себе роскошь лавирования и поисков.
В кают-компании господствовало мрачное настроение. Седов не внял доводам рассудка, не послушался благоразумных советов. Куда он ведет корабль? Он думает только о себе, о своей безумной цели. Это ли не эгоизм?
Поздно вечером 13 сентября «Фока» бросил два якоря в виду мыса Флора. Здесь ожидало Седова решение тревожного вопроса: был ли послан вспомогательный пароход с углем? Ночью «Фоку» трепал шторм, к утру он стих, и тогда чуть ли не все население «Фоки» отправилось на берег.
Мыс Флора на острове Нордбрук – о скольких славных делах и печальных событиях напоминает он путешественнику! Здесь стоит изба Джексона, в которой он приютил Нансена, когда великий норвежец в 1896 году возвращался пешком из своего неудавшегося похода на полюс. В феврале 1895 года вдвоем с Иогансеном он покинул «Фрам», дрейфовавший во льдах, и двинулся к полюсу. Пройдя некоторое расстояние, полярники вынуждены были повернуть назад. После неимоверно тяжелого перехода они достигли Земли Франца-Иосифа. Здесь, на одном из северных островов архипелага, Нансен и Иогансен построили себе хижину из камней. Моржовый клык был использован в качестве кирки, плечевая кость моржа – как лопата, а металлический полоз служил чем-то вроде рычага для выворачивания тяжелых камней. На крышу хижины пошла моржовая шкура. Нансен и Иогансен провели зиму в этом доме. Продовольственных запасов у них не было, но зато имелись ружье и патроны.
