Андрей Ковалевский - Нынче у нас передышка
Живу со своими ребятами в продувном сарае. Ночью спать довольно холодно. На фронтах хотя и есть продвижения, но, в общем, сравнительное затишье. Союзники, то есть мы, Англия и США, уже разделили послевоенную Германию на три зоны влияния, причем Берлин отходит в нашу зону, хотя с тройственной комендатурой. Слухи о нашем большом переезде, кажется, не оправдаются. Вероятно, скоро будем действовать где-либо на этом фронте, хотя особых приготовлений к наступлению я не вижу.
От жены давно не было писем, сегодня наконец-то получил от нее письмо, в общем, неплохое, но довольно «прохладное». Ответил ей в таком же стиле.
4 октября 1944 года
От жены сразу несколько писем и неплохая фотокарточка. Письма приятного тона, ответил ей так же. Можно, пожалуй, констатировать некоторое улучшение в наших отношениях.
Сейчас читал выступление Черчилля. Говорит, что для окончательной победы над Германией, возможно, придется прихватить еще и несколько месяцев 1945 года. Это я и без него вижу, и это мало веселит.
Погода пасмурная. День и ночь моросит мелкий дождь. Прошли золотые денечки, а в нашем положении это особенно чувствительно. 22 октября наши войска вступили в Восточную Пруссию на глубину в 30 км и шириной в 140 км, причем заняли более 400 населенных пунктов.
На этих днях два раза ездил в тыл километров за 100, без особой надобности, а просто так, прокатиться по хорошему асфальтированному шоссе, попить водки с деликатной закуской, кое-что купить по мелочи. Время провел очень приятно.
Живем сейчас в ожидании предстоящих боев, но праздник, пожалуй, проведем в обороне, хотя кое-какие приготовления к наступлению заметны.
1 ноября 1944 года
В конце октября советские войска вошли в Восточную Пруссию. В Норвегии, Прибалтике, Чехословакии и Венгрии тоже продвигаются. Союзники что-то не особенно усердствуют. Наш фронт стоит в обороне уже давно, и еще, кажется, простоим долго. Нахожусь в паршивой польской деревне. Живу в своей автомашине. Не могу сказать, чтобы это было очень удобно.
Хожу на свидания к Вере. Правда, ходить довольно далеко, но погода пока что хорошая, и путь мой пролегает через лес и поле, так что прогуляться даже само по себе очень приятно. Мне с Верой очень приятно проводить время, нет в ней ничего такого, что было бы неприятно, хотя я весьма разборчив. У нее очень красивые, нежные руки. Губы у нее немножко детские. Их как-то чертовски вкусно целовать, и они тоже целуют, тепло и нежно. Глаза ее тоже мягкие, теплые и какие-то пушистые. Их тоже я очень люблю целовать или просто прижиматься к ним губами.
3 ноября 1944 года
Вчера был у меня очередной глупый случай, а у меня как-то вошло в привычку их фиксировать, возможно, потому, что умного писать нечего. Дело получилось так. Пошел я со своим старшиной бить зайцев из винтовок, их тут много. Ходили недолго, выгнали двух зайцев, но не убили и полями возвращались домой. Старшина шел в стороне, метрах в 100 от меня. Вдруг вижу: лежит в траве немецкая противотанковая мина. На вид — гнилая. Капсюль как будто удален, и вдобавок мина пробита насквозь винтовочной пулей. Как потом выяснилось, этот старшина видел ее на предыдущей своей охоте, он же ее и прострелил.
Мне как раз нужно было проверить бой своего карабина, и я решил в качестве мишени использовать эту чертову мину. Я установил ее на меже, приладив вертикально к куче какой-то соломы. В это время старшина попросил у меня разрешения выстрелить по этой мине 2–3 раза. Я ему разрешил, а сам встал около мины, в стороне, шагах в десяти, и стал наблюдать за результатами его стрельбы. Два первых его выстрела были промахи. Третий попал в цель, и в мине появилось еще одно сквозное отверстие. Затем мы с ним поменялись местами, но он, слава богу, не встал там, где стоял я, а отошел чуть подальше и лег в канавку, оттуда наблюдая за моей стрельбой.
В моем карабине было пять патронов, и все их я решил выпустить по этой удобной мишени. После, каждого моего выстрела старшина кричал мне, что цель поражена. Так продолжалось первые четыре выстрела. Я прицеливаюсь в пятый раз, произвожу выстрел — и вдруг! Раздается оглушительный взрыв, на месте мины поднимается черный столб дыма и земли, высоко в воздух летит солома… Я моментально бросаю взгляд на старшину и вижу, что он как-то странно медленно опустил голову к земле и лег весь — именно так склоняется человек, когда его убивают или тяжело ранят. Ну, думаю, готов мой старшина, и, как лежал я на животе, когда стрелял, так и остался лежать, опустил голову на руки и проклинаю судьбу, что так получилось. Через несколько секунд, подняв голову, я, к своей великой радости, вижу, что мой старшина поднимается целый и невредимый, только побледнел очень и оглох — минут десять ничего не слышал. В общем, как-то обошлось благополучно.
Если бы мина взорвалась тогда, когда стрелял старшина, а я во весь рост стоял около нее, то это событие так и осталось бы неописанным, ибо старшина дневников не ведет, а я был бы вознесен по частям довольно высоко в небеса и, следовательно, лишен был бы в дальнейшем удовольствия писать дневник.
Ну, посмеялись мы со старшиной и пошли домой. Он по дороге сказал: "Ничего, товарищ техник. Это нам будет наука на дальнейшее". А я подумал: "Хорошо, если б так, но, увы, следующую мину или какую-нибудь другую чертовину, которая нам попадется (а их до черта), мы снова будем вертеть и трясти ее, пока не добьемся от нее всего того, на что она способна. Уж такая у нас привычка".
6 октября 1944 года (описка — ноября)
Завтра — праздник. Сейчас начало первого ночи. Ровно в 12 с нашей стороны загрохотали орудия — поздравляют немцев. Под вечер ходил на охоту со своим старшиной. Убили двух зайцев. В деревне достали водки. Вечером выпили, справили канун праздника. По радио слушали доклад товарища Сталина.
9 ноября 1944 года
Прошел праздничек — четвертый за эту войну. Ну, как? Пожалуй, теперь уже можно сказать уверенно, что следующий праздник люди будут встречать в мирных условиях. Впрочем, аналогичные убеждения можно было слышать и в каждый предыдущий раз.
Как прошел праздник? Да как всегда, то есть скучно. Были, правда, кое-какие увеселительные мероприятия. Водки и жратвы было достаточно. Но лучше было бы провести праздник на хорошей охоте, как я делал это всегда в гражданке, или в хорошей своей компании. А в военщине никогда никакие праздники хорошо не проведешь. А кроме того, как всегда, были всякие нежелательные эксцессы со стороны некоторых, не умеющих сдерживать свои страсти военных. Особенно плохого ничего не случилось, по крайней мере, до смерти никого не убили и не изнасиловали, уж и то ладно.
Вчера к нам приезжали несколько генералов, ожидая их, мы три часа простояли в строю. Вручали нам орден Красного Знамени, присвоенный нашему полку за действия в Карпатах, вернее, в предгорьях Карпат.
