Катрин Шанель - Последний берег
И только одно кольцо я не захотела с собой брать. Гестаповец все так же смотрел в сторону. Тогда я быстро наклонилась… В паркете была щель. Кольцо, подаренное мне Франсуа, легло туда, словно в шкатулку. Быть может, оно дождется моего возвращения?
Из коридора послышался детский крик. Я бросилась к дверям, опередив офицера.
Рахиль тащили по коридору, она не отбивалась, но и не переставляла ног. Ее голова болталась, из разбитого носа на розовый шифон вечернего платья капала кровь. Поверх на нее был наброшен все тот же прорезиненный плащ, один из немцев нес ее чемоданчик, второй тащил за руки плачущих Лию и Мари. Его лицо было искажено гримасой брезгливости, он поправлял полуоторванный рукав мундира. Вдруг я поняла, что произошло – он прикоснулся к девочкам, и Рахиль, на какое-то мгновение сойдя с ума от ярости, кинулась на защиту, как волчица, защищающая своих детенышей.
Только тогда до меня стал доходить ужас происходящего. Быть может, для меня и нет смертельной угрозы – но Рахиль и ее чудесные девочки будут просто уничтожены, перемолоты жерновами войны… Кажется, я вскрикнула – не помню своего голоса, а только саднящее горло и железную руку офицера, сомкнувшуюся поверх моего плеча. Он почти волоком протащил меня через весь дом и кинул в закрытый грузовичок, где уже сидела нимало не потерявшая в достоинстве мадам Жиразоль – ни один волосок не выбился из ее прически! – девочки Рахиль, плачущие, жмущиеся друг к другу. Сама Рахиль лежала на полу. Она все так же была без сознания. Кровь у нее шла не только из носа, но и из раны на затылке. Я отерла ее носовым платком и убедилась, что там была только рассечена кожа – вероятно, ее ударили рукоятью ножа или чем-то в этом роде.
Мужчин, вероятно, посадили в другую машину. Скоро мы тронулись, и тут я вспомнила, что не оставила матери записки. Впрочем, я не сомневалась, что самое большее через три дня она пустится на поиски. Ей наверняка захочется узнать, как прошло празднование помолвки и как мне понравился подарок (а я ведь даже не открыла его, видела только логотип Тиффани на упаковке). Она вызволит меня отсюда с помощью своего любовника или всех своих любовников сразу. И Франсуа. И нашу экономку. И Рахиль – невзирая на неприязненное отношение к евреям…
Как я ошибалась!
Глава 8
Нас привезли в тюрьму Фрэн.
Тюрьма была переполнена.
В камере, куда меня привели, на восьми квадратных метрах размещалось пятнадцать женщин. Никто не приветствовал меня, никто не говорил со мной. Впоследствии я узнала, что все эти женщины были невестами, женами, сестрами членов борцов Сопротивления. Многие из них состояли в Сопротивлении сами. Разумеется, они проявили осторожность – я могла быть подослана. В дамочке с роскошным лисьим боа они увидели угрозу для себя.
Рахиль и детей я больше не видела. Я собралась с духом и спросила у одной из женщин:
– Когда меня арестовали, со мной была подруга, еврейка, и две ее дочки. Вы не знаете, куда их могли упрятать? Здесь есть еще камеры для женщин? Или для женщин с детьми?
Моя собеседница только фыркнула:
– Для женщин с детьми, как же! Вернее всего, их запрятали в подвал.
– Как в подвал? Но…
– В подвал переводят всех, кто ждет транспорта.
– Транспорта? Куда?
– В концентрационный лагерь. Она же еврейка? Вот и поедет в концлагерь.
И женщина отодвинулась от меня, словно желая показать, что разговор окончен.
Я попыталась выяснить что-нибудь у охранника, который приносил нам еду. Это был заключенный, но уголовный заключенный, как мне объяснили. Уголовники пользовались большим благоволением «нового порядка», их еще можно было перевоспитать, в то время как политические заключенные полагались безнадежными. У этого здоровенного рыжего парня руки были покрыты пикантными татуировками. На кисти была наколота женщина, указательный и средний палец были как бы ее ногами, довольно кривыми и волосатыми. Когда парень шевелил пальцами – дамочка пикантно двигала ножками. Этот фокус он проделывал всякий раз, когда я подходила к окошечку со своей миской. Потом парень глубоко зачерпывал ковшом и доставал со дна гущу. Видимо, это был нешуточный знак внимания. Тщетный – я все равно не могла есть. Я питалась только хлебом и водой, а похлебку отдавала сокамерницам. Впрочем, они все равно относились ко мне с подозрением.
Я описала охраннику Рахиль, и он обещал посмотреть.
– Хотя мне все эти жидовочки все на одно лицо. Носы – во, глаза навыкате… То ли дело ты, хорошенькая мордашка…
Пришлось проглотить грубый комплимент и даже улыбнуться в ответ. Но в тот же день мне пришла неутешительная новость – Рахиль с детьми была увезена в концлагерь Дранси.
– Что это за место? – спросила я у своего рыжего благодетеля.
– Фью-уить, – высказался он неопределенно. – Не хочешь поцеловать меня, крошка? Я ведь выполнил твою просьбу?
– Этого мало, – сказала я нахалу. – Еще мне нужно узнать, где находятся Раймонд Обрак и Франсуа Пелетье.
– Ты такая любопытная, – наигранно удивился уголовник. – Но и на этот вопрос у меня есть ответ. Их только что отвезли на улицу Соссэ, в гестапо.
– Что с ними там будут делать? – вскрикнула я.
– Пытать, – пожал дюжими плечами уголовник. – Там всех пытают. Иной раз такое оттуда привозят, что и на человека-то непохоже – так, груда кровавого тряпья. И тебе тоже туда дорога, так что спеши любить, моя дорогая… Или хотя бы плати!
Я отдала этому мерзавцу одно из своих колец. Не могла не заметить, что после нашего разговора большинство заключенных женщин прониклось ко мне сочувствием.
– Ты, оказывается, знаешь Раймонда, – сказала мне соседка. – Откуда?
– Он бывал у меня в доме. Вилла «Легкое дыхание» между Булонским лесом и Сен-Клу, слышали?
Она отодвинулась от меня, посмотрела пристально.
– О-о, так ты и есть хозяйка «Легкого дыхания»? Слышала. И о тебе тоже. Ты давала приют тем, кому некуда было больше бежать. Ты лечила раненых.
– Я?
Действительно, я помогла Франсуа. Еще был тот человек с внешностью буржуа, плотненький, в хорошем костюме. Франсуа привез его в клинику. У него голова была поцарапана пулей, я сделала ему перевязку, и он ушел.
– У тебя издавался листок «Оборона Франции», – закончила соседка. – А меня зовут Ивонна Одон. Ты не слышала обо мне?
Я покачала головой.
– Франсуа… он почти ничего не рассказывал мне. Он не хотел, чтобы я участвовала в борьбе. Он хотел уберечь меня.
– И не очень-то преуспел, верно? – горько усмехнулась Ивонна. – Вы попались, так? Я услышала о провале вашей группы раньше, чем вас привезли. Кто-то предал вас. Катрина Боннер, ты знаешь предателя?
