Мария Спендиарова - Спендиаров
В Тифлис Спендиаров приехал в конце февраля. На вокзале среди встречающих он увидел композитора Романоса Меликяна, знакомого ему еще по Петербургу. Чуть ли не на следующий день, сопровождаемый Меликяном, Спендиаров отправился в странствие по азиатской части города. С тех пор это повторялось почти ежедневно. Вероятно, во время этих странствий, когда он слушал в кофейнях игру народных музыкантов, пришла ему в голову мысль соединить звучание различных инструментов. На первом же заседании Армянского музыкального общества, устроенном в ознаменование его приезда, композитор обратился к своим тифлисским коллегам с призывом создать восточный оркестр[56]. Привычной заботой о любимом искусстве звучали его слова, просто и искренне было высказано им обещание отдать все свои силы Армянскому музыкальному обществу. Та же сердечная простота, удивившая новых знакомых композитора, прозвучала и в его ответном слове на банкете, устроенном после его авторского концерта.
Непрерывные банкеты, концерты в музыкальном училище, в семинарии[57] не мешали, однако, общению Спендиарова с Туманяном. Их встречи начались с первых же дней пребывания композитора в Тифлисе. Происходили они в кабинете поэта. Там у столика из черного дерева стояла пестрая тахта, за стеклами книжных шкафов были изображения заморских птиц. Александр Афанасьевич заинтересовался сперва поэмой «Ануш», и у поэта и композитора даже зашла речь о поездке в Лори, на место действия будущей оперы. Но, внимательно проштудировав поэму, Спендиаров понял, что ее образы не захватывают его.
Тогда он заинтересовался легендой «Парвана» — о прекрасной царевне, утонувшей в озере из собственных слез. Подхватив брошенные где-то композитором слова о желании использовать сюжет легенды для оперы, корреспондент «Кавказского слова» поспешил сообщить их тифлисской публике. Его заметка вышла чуть ли не в тот самый день, когда композитор признался Туманяну, что в легенде «негде развернуться» и что сюжет ее кажется ему «слишком лиричным». Он просил Ованеса Фаддеевича расширить некоторые места в легенде и присочинить к ней несколько стихотворных строк. Но, угадав, к чему тяготеет композитор, поэт предложил его вниманию другое свое произведение — историческую поэму «Взятие крепости Тмук».
«Спендиарову она сразу очень понравилась, — пишет в своих воспоминаниях дочь поэта Нварт. — Вскочив с места, он воскликнул: «Вот это другое дело! Это именно то, что мне нужно!» — и, воодушевленный, стал ходить по комнате. Он попросил Туманяна читать ему строчку за строчкой. Особенно понравился ему запев в ашугской форме… Шагая из угла в угол, он громко декламировал «Эй, парон-нэр!»[58], а затем останавливался и, обернувшись к Туманяну, нетерпеливо спрашивал его: «Ну, а как Дальше, парон Ованес, как дальше?»
Поэт и композитор встречались теперь ежедневно. Они набрасывали эскиз сценария. Образ князя Татула показался композитору недостаточно отчетливым. Он попросил Туманяна написать для Татула несколько песен. Воодушевление его не оставляло. Слушая еще и еще раз поэму, Спендиаров прохаживался по комнате, разговаривая с самим собой: «Трон шаха, драконы… песнь ашуга… Замечательно!..»
«Его интересовала историческая сторона поэмы, — пишет далее Нварт Туманян. — Поэт отыскивал необходимые ему (Александру Афанасьевичу) книги, находил нужные места, читал, пояснял. Потом они перешли к выбору имени героини. Туманян предлагал имя Гоар, которое, однако, впоследствии, при составлении либретто, было заменено именем Алмаст.
Спендиаров уехал в Крым ликующий. «Восхищение поэмами парона Ованеса Туманяна не покидает меня, — писал он из Крыма родственникам, приютившим его в Тифлисе. — Жажду поскорее приступить к опере на сюжет о тмкабердской княгине».
Врачи обнаружили у Александра Афанасьевича болезнь сердца и предписали некоторые ограничения. И все-таки приподнятое состояние духа не оставляло его[59].
В последних числах ноября композитор вторично поехал в Тифлис. Здесь 3 декабря 1916 года на заседании Армянского музыкального общества он заявил в своем решении писать оперу на сюжет поэмы Туманяна. На том же самом заседании члены правления общества композиторы Армен Тигранян, Спи-ридон Меликян и Анушеван Тэр-Гевондян обратились к собравшимся с просьбой помочь композитору в приискании нужного ему материала.
Пятого декабря на квартиру к председателю общества Тер-Давтяну были приглашены лучшие ашугские ансамбли. В тот же день, во время очередных занятий Спендиарова с Туманяном, певица Тер-Минасян исполнила для композитора несколько армянских песен. Зайдя как-то к Спиридону Меликяну, Спендиаров прослушал в его исполнении мелодичные ширакские песни[60].
Накануне его отъезда был устроен «восточный вечер» в Обществе армянских писателей.
«На этом вечере, — пишет Нварт Туманян, — ансамбль имени Саят-Новы спел и сыграл песни Саят-Новы, ансамбль сазандари — персидские мотивы, маленький ансамбль азиатских сантуристов — курдские и арабские мелодии, затем следовал ансамбль дудукистов Сандро, чиануристов Сурена… В конце певица Тер-Минасян спела народные песни, а Мушег Агаян — цикл «Антуни» и «Дун энглхен»… На следующий день на дом к родственнику Спендиарова были приглашены некоторые ашуги, которых композитор вновь и вновь заставлял играть особенно понравившиеся ему напевы…[61]»
«Славься, первый майский день!»
Тишину зимнего Судака нарушал только шум волн, набегавших на холодный берег. На этом фоне восточные мелодии, записанные на граммофонные пластинки, казались резкими. Особенно поражала слух песня, исполнявшаяся очень высоким тенором, который выделывал на верхах сложные фиоритуры. Ее пел настоящий персидский ашуг — как сказал Александр Афанасьевич девочкам, постоянно торчавшим во флигеле.
Вечером граммофон переносили в гостиную и под лампой-«молнией» собиралось все семейство. Сначала слушали пластинки, затем Александр Афанасьевич читал поэмы и сказки Туманяна.
К началу следующего, 1917 года уютные беседы под лампой-«молнией» сменились тревожными обсуждениями развертывающихся событий. Разговор шел о бесчинствах, которые творились при дворе, об измене военного министра Сухомлинова и участии другого царского министра в «распутинских радениях». Даже детям, внимательно прислушивавшимся к разговорам взрослых, передавалось ощущение какого-то скорого и неминуемого исхода. И все-таки давно предугадываемые революционные события поразили всех своей внезапностью.
