Мария Спендиарова - Спендиаров
Вторая серия «Крымских эскизов»
Летом 1911 года Спендиаров сочинил на слова Горького мелодекламацию «Эдельвейс» и оркестровал написанную к пятидесятилетию со дня рождения А.П. Чехова мелодекламацию «Мы отдохнем». Обе вещи были исполнены в одном из Русских симфонических концертов. «Мы отдохнем» удостоилась в 1912 году премии имени Глинки.
К начатой еще в 1909 году опере «Шамирам» композитор постепенно остыл, и летом 1912.. года, идя вразрез с оперными планами, созрело в его душе второе крымское симфоническое произведение, навеянное мягкими контурами судакских холмов, позвякиванием бубенчиков пасущихся стад и поэтическими обрядами крымских татар, сопровождаемыми близкими ему с детства татарскими напевами.
Давно уже у него не было такого блаженного музыкально-созерцательного настроения! Сидя за ужином рядом со своим тестем Леонидом Егоровичем Мазировым, преданным всему, что касалось Крыма, он забавлял детей изображением муллы во время «обряда бритья», тянущего, мерно покачиваясь на подушке, мотив на двух нотах: «Хей я хей! Хей я хей!»
Пятнадцатилетний Лесенька, красивый юноша с открытым взглядом серо-зеленых глаз, и его гувернер мистер Гарстин, побывавшие вместе с Александром Афанасьевичем на татарской свадьбе, весело подтягивали ему, вспоминая подробности свадебного обряда.
Вечерний мрак казался детям особенно черным от яркого света лампы-«молнии», висевшей над столом. О ламповое стекло отчаянно бились ночные бабочки. Постепенно лица родных становились расплывчатыми, и в сонном сознании детей возникали картины свадьбы.
Вот сакля, убранная разноцветными платками, вот окутанная чадрой невеста в кругу оплакивающих ее подруг. Заслышав звуки «Хайтармы», две грациозные татарочки пустились в пляс, чуть притопывая и шелестя «даре»[53]. Вот двинулось по узкой уличке деревни торжественное «шествие жениха», Освещая себе путь факелами, оно движется медленно и ритмично под мужественный маршеобразный мотив, напеваемый сипловатым голосом Александра! Афанасьевича…
Лето 1912 года, запомнившееся детям непрерывно звучавшими в кабинете Александра Афанасьевича татарскими свадебными напевами, оставило в их памяти еще одно яркое воспоминание: празднование дня рождения Александра Константиновича Глазунова.
Все семейство Александра Афанасьевича от мала до велика участвовало в подготовке к этому празднеству. Мистер Гарстин и Леся прикрепляли разноцветные лампочки к проволоке, протянутой на «лунной» террасе. Девочки, приученные с младенческих лет к почитанию любимого друга отца, украшали спинку его кресла гирляндами из виноградных лоз и цветов граната.
Вечером, когда многочисленные гости поднялись на террасу и могучий «новорожденный», опустившие» в кресло, оказался увенчанным виноградными листья ми, зажглась иллюминация, и на фоне почерневшего неба засверкали инициалы А. и Г.
Дача Спендиаровых, расположенная на самом берегу моря и приметная для прохожих обилием роз, и громкими голосами ее экспансивных обитателей, все лето служила приютом для петербургских музыкантов. Осенью она опустела. Вслед за Лесей, перешедшим в седьмой класс Ялтинской гимназии, переехало в Ялту и все шумное семейство композитора, оставив его одного с глазу на глаз с природой.
Нашествие красных жуков
Композитор прожил в Судаке до начала декабря, чередуя музыкальные занятия с прогулками по облетевшему саду, любуясь морем и подолгу беседуя с суданскими мастеровыми, занятыми ремонтом приусадебных построек. Если бы не полученное им приглашение из Берлина на премьеру балета «Семь дочерей короля духов», поставленного балетмейстером Фокиным на музыку «Трех пальм»[54], Александр Афанасьевич охотно прожил бы в опустевшем Судаке всю зиму — так устал он от светского уклада ялтинского дома, привлекавшего все больше любителей искусства.
Следующий, 1913 год, встреченный Спендиаровым в столице Германии в обществе прима-балерины Анны Павловой и Фокиных, был для него на всем своем протяжении годом шумным и суетливым.
Балы, вечера, приемы устраивались теперь в доме на Екатерининской все чаще и чаще. Когда Лесе исполнилось шестнадцать лет, к обществу взрослых присоединилась молодежь. Она ставила спектакли, кружилась в котильонах…
27 февраля 1914 года Спендиаров выступил в Русском симфоническом концерте со второй серией «Крымских эскизов». Находясь еще в Петербурге, он получил из Павловска предложение выступить летом на авторском концерте. С радостью приняв это предложение, он вернулся в Ялту и вскоре переехал в Судак, где в ожидании творческой поездки в Бахчисарай благодушествовал полтора месяца. «На кустиках земляники и клубники появились ягоды, — писал он Варваре Леонидовне, оставшейся пока в Ялте с новорожденной дочерью Марией. — Очень эффектна наша павлония, густо покрытая цветами. По обыкновению, обилие чудесных роз…»
Из Бахчисарая композитор вернулся в упоении от лунных пейзажей и от привезенной им татарской колыбельной мелодии. Он застал в Судаке телеграмму, сообщавшую, что концерт в Павловске назначен на 8 июля, репетиция же к нему — на 4-е.
Композитор стал энергично готовиться к концерту, но известия о войне, разгорающейся между Австрией и Сербией, вскоре ослабили его деловую приподнятость. Его охватило тревожное настроение. Оно еще усугубилось небывалым зрелищем, которое показалось ему зловещим предзнаменованием: выйдя однажды утром к морю, он обнаружил, что весь пляж от Алчака до Генуэзской крепости усеян красными жуками, напоминающими капли крови.
Отъезд Александра Афанасьевича и Леси, которого композитор решил взять с собой, был назначен на 29 июня. Незадолго перед тем Леся упал с лошади, отделавшись небольшим головокружением ранкой на подбородке.
В Павловске они остановились у Меликенцовых. Александр Афанасьевич готовился к выступлению. Леся играл с утра до вечера в теннис. Оба были приглашены на 5-е в Озерки к Глазуновым, но 4-го Леся заболел «легкой инфлюэнцей», как определил заболевание вызванный Александром Афанасьевичем врач.
«Ввиду недомогания (Леси) придется Вам приехать одному обедать», — телеграфировала Александру Афанасьевичу Елена Павловна Глазунова.
Шестого июля на рассвете Спендиаров был вызван из Озерков в Павловск. На вокзале его встретил Александр Герасимович Меликенцов. «Он обнял Александра Афанасьевича и сказал ему: «Крепитесь, случилось ужасное несчастье[55], - рассказывала дочь Меликенцовых Варя. — Всю ночь Александр Афанасьевич ходил по комнате, заложив руки за спину. Иногда он подходил к дверям спальни и звал: «Тетенька (он так называл мою мать), тетенька, вы не спите?..»
