Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы
Ночные кабачки ломятся от посетителей.
В разных частях города в темных улочках национал-социалисты открывают свои «дежурные пункты», чистенькие, хорошо освещенные, украшенные красными флагами со свастикой и портретами Гитлера. Вот входит туда некий молодой человек, который весь день провел в бесплодных поисках работы. Его приглашают за большой стол поужинать. Ему дают коричневую рубашку. Молодые люди вокруг него, кажется, полны надежд.
Почти на всех улицах Берлина слышатся стрельба и крики, свидетельствующие о том, что между коммунистами и сторонниками Адольфа Гитлера, число которых все возрастает, происходят вооруженные столкновения.
* * *Результаты поездки французских руководителей в Берлин крайне незначительны!
Была лишь создана комиссия для изучения форм сотрудничества между обеими странами. И это все! (Впрочем, и эта комиссия собиралась всего только один раз.) На следующий год, 23 июля, на заседании в Лондоне американцы, итальянцы, англичане, бельгийцы и японцы, которые далеко не всегда были согласны с политикой давления на Берлин, отклонят французский проект…
На обратном пути, в поезде, Лушер говорит:
– Режим Веймарской республики не сможет удержаться, но какая из двух партий возьмет верх? Немецкие националисты или Адольф Гитлер?
Что касается Бриана, то он стал скептически относиться к возможности сотрудничества с Германией. Он заключает меланхолически:
– Да, я думаю, что любезность, проявленная по отношению ко мне, была только показной!
Глава 10. Смерть Аристида Бриана и конец разоружения
История одного колебания. – Полковник де ля Рок штурмует трибуну в вале Трокадеро. – Старый кожаный портфель Бриана. – Юмор Литвинова. – Андре Тардье и международная армия. – Последний визит в Кошрель. – Дом № 52 на авеню Клебер. – Андре Тардье и «Панч»[22]. – «Германию не соблазняют, ей навязывают свою волю».
Четырнадцатое октября 1931 года. Кэ д’Орсэ. Салон мира.
Стол Совета Лиги Наций, покрытый, как всегда, голубой скатертью, поставлен в Салоне мира. Подача электричества прекращена. Приходится довольствоваться подручными средствами освещения – мерцающие свечи и коптящие лампы мрачным светом озаряют лица министров.
Ослабевший, страдающий одышкой, Бриан настроен патетически.
Японские армии после нападения 8 сентября 1931 года подразделений лейтенанта Кавамото на мукденские казармы двинулись на завоевание Маньчжурии, которое подготавливалось в течение длительного времени. Снова разгорается война.
Впервые Лига Наций поставлена перед лицом возложенной на нее ответственности.
В первый раз крупное государство – член Лиги Наций в нарушение подписанного им самим международного закона совершает открытое нападение на другое, также являющееся членом Лиги Наций крупное государство, которое требует от нее всей поддержки, предусмотренной ее Уставом.
Что делать? Генеральный секретарь Лиги Наций сэр Эрик Драммонд и весь его аппарат обеспокоены, но они ограничиваются тем, что отвечают: «Нам необходимо прибегнуть к правилам процедуры. Мы можем лишь принять решение о посылке на место комиссии Лиги Наций, с тем чтобы выяснить, происходит ли там что-либо иное, кроме «обычного бандитизма», передача этого дела в Лигу Наций, по-видимому, не является правильным шагом со стороны китайцев».
Скучное заседание.
Общественное мнение остается полностью безучастным.
– При каких условиях Макдональд пойдет на снижение курса фунта стерлингов? – шушукаются в зале. – Какие это вызовет международные последствия?!
Что касается французов, то их интересуют только выборы:
– Действительно ли в случае, когда кандидат-радикал не будет уверен в своем переизбрании, будет дана инструкция, согласно которой он должен будет всеми средствами обеспечить победу республике, социальному прогрессу и миру и т. д.
Географическая отдаленность дальневосточного конфликта мешает французам представить себе его подлинное, реальное значение.
Форин Офис не решается открыто занять антияпонскую позицию.
В Вашингтоне лучше понимают грозящую опасность, но этим и ограничиваются.
А жизнь идет своим чередом…
В Берлине второму кабинету Брюнинга с 8 октября угрожает серьезная опасность в рейхстаге.
Престарелый президент Гинденбург, который надеялся передать власть германским националистам, обеспокоен.
Против 107 депутатов-нацистов после выборов 1930 года немецкие националисты имеют в рейхстаге всего лишь 41 депутата.
Партия национал-социалистов развивает по всей стране чрезвычайно активную деятельность. В демонстрациях и парадах принимают теперь участие более чем по 70–80 тысяч человек, а большие красные стяги со свастикой почти повсюду реют в небе Германии.
* * *На Кэ д’Орсэ Бриан больше не хозяин.
Власть Пьера Лаваля простирается там на все отделы.
Лаваль считает, что настал момент поднять материальные силы Франции. Но так как он не намерен забывать и о моральных силах, он оставляет Бриана на его посту.
Однако он не желает, чтобы сохранение моральных сил происходило хоть в какой-то степени за счет материальных сил.
Бриан, снискав глубокое уважение пацифистов всех стран, постепенно превращается в апостола и «поборника мира». Он мечтает отправиться на конференцию по разоружению с серьезными предложениями.
Это намерение приводит его к конфликту с военным министром Мажино.
И ежедневно Бриан и Мажино, представляющие две противоположные тенденции, нападают друг на друга в газетах, которые, соответственно, следуют указаниям Кэ д’Орсэ или улицы Сен-Доминик.[23]
– Прекрасная женевская эпоха со всеми ее принципами ушла в далекое прошлое, – цинично говорит Андре Тардье и добавляет: – Мирное урегулирование разногласий, неделимость мира, международная солидарность! Ах, ах! Все эти слова, которым вы некогда придавали такое мистическое значение, в течение всего нескольких месяцев оказались лишенными всякого содержания!
И действительно, никто еще не верит в возможность войны, за исключением небольшого числа представителей интеллигенции, среди которых – Уэллс и Барбюс. Но большинство не верит уже и в мир, созданный в таинственном горниле Женевы.
Военный министр Мажино констатирует: «Все институты, созданные в 1919 и 1920 годах, неспособны привести к чему-либо. И министры или главы государств, которым больше не удается заставить признать свои национальные или социальные права, начинают слушать тех, кто говорит им о непосредственных действиях. Наконец, французскую Академию буквально захватило следующее суждение Жюля Камбона:
