Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган
В семье любили живопись и верховую езду. В Сен-Жер-мен-ан-Лайе, где у Жана Суверби была своя мастерская, родители Пьера Куарэ, которые дружили с художником, доверили ему художественное воспитание своей дочери Мадлены. Она обладала талантом, ее ждала блистательная карьера, которой помешала разбившая радужные перспективы трагическая гибель в возрасте двадцати восьми лет. Высокая, худенькая, со светлыми волосами, она таинственным образом исчезла с пакетбота «Л’Иль-де-Франс» посреди Атлантики. Она вышла замуж за канадца английского происхождения, преподавателя греческого, и возвращалась одна из-за начавшихся семейных конфликтов.
Их дочка Франс, которой было два года, в сопровождении своей гувернантки прибыла в Гавр к своему дяде Пьеру Куарэ. Что произошло между небом и океаном во время этой поездки летом 1933 года? Мадлену могла унести в море сильная, захлестнувшая палубу волна, по крайней мере нет оснований утверждать, что буря разразилась у нее в душе. Некоторые из ее произведений украшали квартиру на бульваре Малешерб, и в этих импрессионистских пейзажах совсем не прослеживался мотив такого загадочного трагического конца этой Офелии.
Сюзанна Куарэ училась в Школе изящных искусств в Лионе и пыталась заниматься живописью, но дар Мадлены наследовала в большей степени ее дочь Сесиль. Чтобы спокойно работать, она обновила дом в Кажарке и устроила там мастерскую. Франсуаза же, судя по ее немногим работам, предпочитала примитивизм. Две ее картины удостоились высокой оценки: «Игроки в карты», проданные Дрюо в 1971 году, и «Появление», проданное галерее «Шарпентье» в 1963 году в пользу организации «Исламская молодежь», главой которой была баронесса Алике Ротшильд, стремившаяся облегчить переселение детей в Израиль. Она любила раздавать свои работы друзьям, например Франсуа Гуглиетто, любителю безумных ночей в «Эскинад», баре в Сен-Тропе, перемещавшемся на зиму в Межев. Ему она подарила небольшую картину, изображающую двух игроков в карты за столиком бара «Ле де жэмо»[153].
Бывший распорядитель церемонии дольче вита «Сен-Тропе-де-Пре», по выражению Аннабеллы Бюффэ[154], истинный эксперт в этом вопросе, хранит как реликвии ее картину и десятки фотографий, запечатлевших праздники, шутки, эскапады этих чудесных летних дней в Сен-Тропе. Автор этой удивительной истории, сложенной из негативов, — местный фотограф Жан Апонт.
«Жанно доверяли, потому что он никогда не позволял себе продавать свои фотографии прессе, несмотря на самые соблазнительные предложения, — говорит Франсуаза Саган. — Эта профессиональная порядочность позволила ему присутствовать при незабываемых сценах. Иногда я порядком напивалась и к тому же была не одна…»
21 июня 1956 года «Роллей» Жанно запечатлеет потрясающее событие: Франсуаза празднует свое совершеннолетие в «Эскинад». Она задувает свечи торта между двумя своими преподавателями ча-ча-ча Франсуа Гуглиетто и его приятелем Жаном. Всеобщее веселье, пустые бутылки виски. Это первый летний день, она среди друзей. Здесь ее брат Жак, Анабелла, Мишель Магн, Бернар Франк, Вероника Кампьон, Флоранс Мальро, и Кики чувствует себя совершенно счастливой. Она подарила себе моторную лодку небесно-голубого цвета и теперь имеет право играть в казино. В празднике принимают активное участие Жорж Кессель, двоюродный брат Жозефа Кесселя[155], Александр Астрюк[156], которого Франсуаза пригласила, чтобы вместе написать сценарий к фильму «Рана и нож» Марселя Ашара[157], с лукавым огоньком в глазах за круглыми стеклышками очков в черепаховой оправе.
Будущий академик, уже известный по пьесам «Хотите поиграть с моа?» и «Жан с Луны», заканчивает писать «Патат», которая станет его самым большим успехом, продержавшись в театре Сен-Жорж целых семь лет. Они с женой регулярно проводят вечера у Франсуазы Саган, которая сняла на площади Анри-Персон трехэтажный дом, возвышающийся над портом Понш. Мишель живет в «Отель де ла Пинед», его жена занимает соседний номер. Ночью она не обращает внимания на шум занавесок у открытого окна. А проснувшись однажды, обнаруживает, что раковина из позолоченного серебра, где она хранила украшения, исчезла. Пропал также кожаный портфель от «Гермеса» с документами.
Как свидетельствует биограф Марселя Ашара Жак Лор-сей[158], Джульетта пожаловалась директору отеля, который ей ответил: «Но, мадам Ашар, что вы хотите? У вас такие знакомства!» Комиссар полиции был того же мнения, считая окружение мадемуазель Саган очень подозрительным…
Не слишком взволнованный пропажей драгоценностей жены, Марсель Ашар продолжает писать по десять часов в день. «Чтобы писать, — говорит он журналистам, — мне нужна освещенная солнцем терраса у моря и несколько ночных клубов неподалеку, где можно потанцевать. Я иду в ночной клуб, как на работу. Там я нахожу своих персонажей. Ночь развязывает людям языки, и со мной, похоже, любят откровенничать!»
Расстроенная происшедшим и особенно тем, что постоянные визиты к ней возбуждали всеобщее подозрение, Франсуаза Саган нашла верное средство: виски «Сур» и бурбон с сахаром и лимоном. «Это коктейль, который пьется как молоко», — говорит журналистка Моника Гонтье, присоединившаяся к компании, вопреки возражениям своего мужа, кинематографиста Марселя Паглиеро: «Он не хотел, чтобы меня считали маленькой подружкой-нахлебницей».
Тратя не считая, Франсуаза взяла за правило подписывать любой счет своим именем, часто даже не утруждая себя собственно подписью. Ей случалось иногда оплачивать явные излишества. Получив однажды требование выплатить огромную сумму от владельца ночного клуба, который даже не захотел выяснить, брала ли она на себя расходы своих друзей, Франсуаза отказалась платить. Ее защищала мадам Франсуаза Жибо, парижский адвокат, биограф Селина, и Франсуаза выиграла процесс, который возбудил неосмотрительный истец.
Ее щедрость по отношению к «своему кругу», однако, осталась прежней, вероятно, из-за обостренного чувства милосердия. Ей хотелось, чтобы люди видели все с хорошей стороны и не обращали внимания на неприятности.
«Она может показаться безумной оптимисткой, — вспоминает Моника Гонтье, оказавшаяся рядом с Франсуазой благодаря Бернару Франку: — Однажды в дождливый день в Сен-Тропе она решила вести себя так, будто погода была хорошей. Мы отправились на пляж и пообедали под зонтиками в клубе “55”. Доказательством ее душевной доброты может служить записка, которую она написала мне много лет спустя, когда я переживала сильный упадок душевных сил. Это было 6 марта 1972 года: “Я, нижеподписавшаяся Франсуаза Саган, подтверждаю, что Моника Паглиеро придет в себя через два месяца от нижеследующей даты”».
