Джон Бэррон - Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко
— Почему у вас нет визы?
— Если бы я попросил визу, меня бы на всю жизнь упекли в тюрьму.
— Почему вы ввезли пистолет в Японию?
— Пистолет является частью моего снаряжения. Без него я не получил бы разрешения на полет.
— Почему вы стреляли?
— Чтобы не допустить к самолету людей, которые могли бы повредить его. Самолет представляет большую ценность для западного мира.
— Готовы ли вы подписать признание своей вины по всем пунктам обвинения?
— Если вы этого потребуете.
— Я постановляю, — объявил судья, — что это особое дело, которое не должно повлечь за собой наказания. Не бойтесь. Мы не собираемся нарушить ваши планы…
Официальная процедура суда закончилась. Судья улыбнулся, пожал подсудимому руку и попросил переводчика пожелать ему всех благ.
В то время, как Беленко находился в суде, в его камеру принесли пакет и записку: „Было приятно познакомиться с вами. Буду рад, если эти книги помогут вам скоротать свободные часы. Всего наилучшего. Джим”.
В пакете было две книги: рассказы А. Солженицына и „Большой террор” Роберта Конквеста, обе на русском. Беленко начал читать с любопытством, затем увлекся и забыл обо всем на свете.
Солженицынские страницы дышали жизненной правдой. Находясь в Советском Союзе, Виктор встречался с этой правдой на каждом шагу, но не был в состоянии осознать ее значение. Не раз видел он деревни, подобные изображенной Солженицыным в „Матренином дворе”, захудалые, голодные, заброшенные, избы с тараканами, а вокруг — навоз, безнадежность. Такой же была Чугуевка, такой была деревня за забором тренировочной базы, где он изучал МИГ-25. А Шухов из „Одного дня Ивана Денисовича”? Разве умирающий украинец, которого Беленко посадил в машину не был таким Иваном Денисовичем?
„Большой террор” развернул перед Беленко адову картину сталинских лет, когда, по крайней мере, 15 миллионов уморили голодной смертью, расстреляли, запытали на смерть. Никогда не приходилось ему читать книгу, где бы так скрупулезно — ссылками на опубликованные источники, в основном советские, документировался каждый факт. Не вызывающую сомнения в абсолютной достоверности всего изложенного.
Забыв о еде и питье, Беленко читал и перечитывал, пока, наконец, через два дня закрыл книгу с ощущением, что получил ответ на вопрос, который беспокоил его давно.
Всю свою сознательную жизнь он догадывался: что-то неладно в советской системе, что-то в корне неправильно. Немало явлений наталкивали его на этот вывод. С годами он пришел к заключению, что болезнь советской системы неизлечима. Однако он никогда не представлял себе так ясно, как теперь, первопричину бедствий, постигших его родину.
Причиной является сам советский строй. Нуждаясь для своего сохранения в тирании, он неизбежно порождает тиранов, дает простор их злой воле и не терпит никакого противодействия их преступлениям или ошибкам. В течение всех двадцати девяти лет его жизни советская действительность по существу не менялась, потому что не менялась система. И какую бы косметику там ни применяли, чтобы представить лицо Советов перед всем миром в более привлекательном свете, действительность эта ужасна.
Сели все, что говорилось в Советском Союзе о коммунизме, о нашей жизни — ложь, тогда может быть и все, что говорилось об остальном мире — тоже ложь. Посмотрим. Во всяком случае от них в освободился навсегда.
Освободился ли? На следующее утро в камере Беленко появился знакомый представитель министерства иностранных дел, который сопровождал Беленко из Хокодатэ в Токио. Его озабоченный вид встревожил Беленко.
— Советский Союз подвергает нас исключительному давлению. Они не верят, что вы действовали добровольно. Они обвинили нас, что мы удерживаем вас силой и с помощью наркотиков. Мы оказались в крайне трудном положении. Советы прилагают отчаянные усилия, чтобы вернуть вас. Это не значит, что мы решили вас депортировать. Выбор принадлежит вам. Но вы окажите большую услугу Японии, если встретитесь с советским представителем и опровергните их обвинения, подтвердите, что вы действуете по собственной воле.
— А если я откажусь с ним встретиться?
— Мы сообщим советскому представителю, что вы не желаете его видеть, и вы останетесь под нашей защитой до отъезда в Соединенные Штаты.
— Ладно. Не хочется, но я с ним встречусь.
— Благодарю вас за вашу смелость. Я знаю, как нелегко вам согласиться на это. Я должен вас предупредить, что вы подвергнитесь прямой опасности, и хочу, чтобы вы знали, в чем она заключается. Они сразу же постараются установить тесный психологический контакт с вами, убедить вас, что вы здесь пропадете, если они не спасут вас и не увезут домой, на родину. Возможно даже привезут вам умоляющие письма от близких. Постараются оказать давление и сбить с толку. Вы, однако, имеете право остановить их и высказать свое мнение. Встреча будет короткой, время ее зависит от вас. Вы можете уйти, когда захотите. Главное — показать, что вы действуете добровольно. Просто говорите им правду. Но если вы упадете духом и согласитесь вернуться, тогда мы вам не сможем помочь. Если же вы будете тверды, мы будем с вами. И американцы тоже.
В этот же день Беленко стало ясно, насколько серьезной японцы считают опасность, которой он подвергнется во время встречи с советским представителем. Они привели Беленко а конференц-зал для детальной репетиции предстоящей встречи. Указали стол, за которым будет сидеть советский представитель, и другой, метрах в пятнадцати, за который сядет Беленко. Он будет под охраной трех агентов, и один будет стоять рядом с русским. Беленко снова напомнили, что он может прекратить встречу в любое время, даже показали дверь, через которую он может уйти из конференц-зала, когда посчитает нужным.
Крупный рыжеволосый американец посетил Беленко на следующий день, за час-два до встречи с советским представителем. Крепко пожал руку летчика. Несмотря на то, что о предстоящей встрече не было сказано ни слова, визит американца должен был приободрить Беленко, и в этом американец преуспел.
— Ночью вы полетите в Америку. У нас уже приготовлен для вас билет, все необходимое сделано. Вы, конечно, не будете одни. В самолете вас будут ждать. Что еще вы хотели бы, чтобы я для вас сделал? Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы?
— Вопросов нет. Я готов.
Офицер КГБ, формально считавшийся Первым секретарем посольства, повел себя так, как и предсказывали японцы. Не успел Беленко сесть, как он поднялся и заговорил.
— Я — представитель советского посольства. Ваши товарищи просили меня передать, что они с вами в эти нелегкие для вас часы. Советское правительство, как и каждый советский гражданин, знает, что в случившемся нет вашей вины. Нам известно, что вы не по своей воле приземлились в Японии. Вы сбились с курса, и вас заставили сделать посадку. Мы знаем, что вы были помещены в тюрьму, несмотря на ваши протесты, и что японцы применили к вам наркотики. Но если даже допустить, что вы совершили ошибку, а мы твердо знаем, что вы не совершили таковой, я говорю, если даже допустить и это, то и в таком случае я могу заверить вас от имени центральных органов власти, что вас бы простили, это было бы забыто. Я пришел сюда, чтобы помочь вам вернуться домой, к любимым жене и сыну, к вашим близким.
