Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу
* * *
Первый день нашего пребывания во Власовке был посвящен отдыху после ночного марша и размещению техники, обоза, людей, лошадей. Вскоре после обеда к нам в «офицерскую комнату» пришел улыбающийся старшина. Из какой-то сумки он извлек и поставил на стол наш совокупный офицерский паек: две небольшие селедки, пачку курительного табака, баночку, как объявил старшина, сгущенного молока и пять 200-граммовых пачек печенья. Было решено главную часть пайка «освоить» безотлагательно. Разделить табак на четыре кучки (Сысолятин не курил) не составило труда, и вскоре все курящие с наслаждением задымили, а Степан в это время разделал селедки и нарезал хлеб. Мы дружно набросились на это изысканное кушанье, и буквально через несколько минут мне с Ваней выпало убирать объедки и мыть посуду. Оставалось расправиться с загадочной баночкой, на которой не было этикетки. Вскрыв ее, мы обнаружили вязкую тускло-белую массу. Разложили поровну на пять блюдец. Не дожидаясь остальных, я зачерпнул чуть-чуть этой массы с края своей порции, притронулся языком и, ощутив сладость, отправил в рот: Четверо товарищей уже начали следовать моему примеру, когда Сысолятин, присмотревшись, объявил: «Да ведь это настоящая малофейка (по-научному сперма)!» Не успел он окончить свое шутливое объявление, как изнутри Акимова раздались угрожающие звуки, Алексей отшвырнул от себя блюдце и, плотно прикрывая рот ладонью, выбежал прочь из комнаты. Оставленную порцию мы добросовестно разделили на четверых. Сгущенное молоко нам пришлось по вкусу (увы, до самого конца войны мы его больше не видели)...
Большую часть последующих дней занимала боевая подготовка. Позавтракав ранним утром, мы выезжали на учения почти всей батареей. Километрах в трех от Власовки проходило железнодорожное полотно. Ржавые пятна на рельсах свидетельствовали о том, что здесь уже давно никто не проезжал. Каждый день мы разворачивали пушки в одном и том же месте, невдалеке от виадука, под которым можно было хорошо отдохнуть, — здесь всегда царила тень. Собственно занятия занимали немного времени, ведь почти все наши огневики, связисты и ездовые уже побывали в боях и свое дело знали. Стрельб мы не проводили, так что вся тренировка состояла в имитации действий орудийных расчетов при стрельбе. Эти игры уже порядком надоели и офицерам, и солдатам, поэтому, если не считать ежедневной политбеседы, которую проводил Сысолятин, основная часть учебного дня уходила на часовой обеденный перерыв, когда сюда приезжала наша походная кухня с горячей едой, и на десяток продолжительных «перекуров с дремотой». Да, это было всеобщее блаженство!
Правда, я, вместо того чтобы валяться на земле и дремать, занялся более важным делом. Используя часы нашей «боевой подготовки», под руководством Вани Камчатного и благодаря его дружеской поддержке я преодолел застенчивость и впервые сел на верховую лошадь. Поначалу мог держаться в седле только при езде шагом или галопом, но Ваня продолжал наставлять меня, и через несколько дней я все-таки овладел искусством ритмичного «облегчения» в такт с рысью коня. Лишь теперь я ощутил настоящую прелесть верховой езды. (Спустя много лет после воины мне не раз снился один и тот же сон: я верхом на стройном коне, мы слились в одно целое, мчащееся рысью по необозримой степи...)
* * *
Между тем в эти же блаженные дни, а точнее, ночи рядом со мной и Ваней развернулись события, запомнившиеся не менее ярко, чем сгущенка и верховая езда. Прежде чем рассказать об этих событиях, сообщу, что к этому времени ни один из нас еще не обладал настоящим сексуальным опытом. Ваниной матери было тогда 48 лет, моей 47, то есть они были всего на два-три года старше Анны Васильевны. Естественно, в наших головах и не возникало каких-либо мыслей о сексуальных потребностях, возможностях и достоинствах нашей солидной хозяйки. Очень скоро, однако, мы убедились в том, как были наивны.
Должен сказать, что за прошедшие два месяца жизни вдали от передовой ко мне вернулся нормальный «мертвецкий» сон молодого парня, я перестал просыпаться каждой ночью от какой-то неосознанной тревоги и прислушиваться к подозрительной тишине, храп соседей не беспокоил меня, скорее убаюкивал. Но, несмотря на это, уже в третью ночь нашей жизни во Власовке я слышал сквозь сон мужской шепот, шаги босых ног, скрип двери. Утром я обратил внимание на то, что наши «старшие» о чем-то шушукались между собой. Как выяснилось, Ваня тоже заметил это. Во время завтрака все тайное стало явным. Степан, сладко улыбаясь, начал восхищаться нашей хозяйкой:
«Вот это баба! До чего же хороша! Не скажи, что в годах, а... как молодая! Сильна: с тремя переспала — не устала. Я, ребята, поначалу поторопился. Так она меня очень ласково успокаивала: такое, мол, со всеми, кто долго без бабы, случается. Отдохни маленько, все будет ладно. Обходительная!»
Мы с Ваней, разинув рты, слушали откровенный рассказ Сысолятина.а Бречко и Акимов, видя наше состояние, снисходительно посмеивались. Когда Степан закончил смаковать ночное приключение, слово взял Григорий. Это он, оказывается, еще накануне проложил путь к пышному телу хозяйки.
«Ну шо вам, хлопци, казать? Хиба вы сами не понимаете? Я в первый день узнал, шо ее чоловик уже второй год парализован. А жинка ж дебелая, ей мужик требуется! Потом присмотрелся — она спит отдельно от мужа и бабки. Ну и пошел, приняла меня со всем своим удовольствием. А когда уходил, сказала, что завтра готова обоих моих товарищей приголубить. А за вас, пацанов, разговору не было».
Надо ли рассказывать, какое впечатление произвело услышанное на меня и Ваню. Первую половину следующей ночи мы почти не спали, фиксируя уход «на дело», а затем и возвращение каждого из наших старших товарищей. Правда, очередная и последующие ночи хотя и проходили по тому же сценарию, но уже не возбуждали в нас такого жгучего интереса к творившемуся за стеной, ведь человек ко всему привыкает. К тому же в нашей размеренной жизни произошло заметное событие: к нам прибыл новый начальник артиллерии полка (предыдущий погиб еще в январе на Дону).
Нового начарта капитана Василия Карпушинского нам представили, когда батарея построилась перед отправкой на учения. Нам повезло: Карпушинский оказался не только грамотным артиллеристом и опытным воином, но и добрым, приятным в общении человеком. С первого дня он интересовался, как проходят наши учения, давал дельные советы. О «перекурах с дремотой» пришлось забыть.
Как это всегда бывает, команда готовиться к походу прозвучала неожиданно. Окончился наш восьмой ужин во Власовке, наступал закат, до вечернего построения батареи еще было два часа свободного времени. Народ лениво покуривал. Вдруг появился Винокуров, он собрал вокруг себя всех офицеров и приказал собираться по тревоге в поход. Суета продолжалась недолго, и через час батарея присоединилась к колонне полка. Мы, постояльцы дома Корнеевых, едва успели попрощаться с гостеприимной Анной Васильевной. Каждого из нас она по-матерински прижимала к себе и целовала в лоб. Пять раз она произнесла на прощание: «Береги тебя бог!»
