Робин Апдайк - Саддам Хусейн
— В октябре 1973 года Ирак был единственной арабской страной, которая сражалась на двух фронтах, — хвастался Саддам позже. — Его воздушные силы бомбили израильские ракетные базы при первой атаке на египетском фронте, а его армия двинулась к сирийскому фронту, как только война разразилась в Сирии. Ирак оставил свою собственную землю беззащитной, чтобы защитить земли арабской нации.
По его мнению, именно героическая позиция Багдада предотвратила поражение на сирийском фронте:
— Иракская армия сражалась достойно и отважно, что привело в смятение вражеского министра обороны Моше Даяна, который, до того как иракская армия прибыла на Голанские высоты, утверждал, что на следующий день он планировал позавтракать в нашем любимом Дамаске. Вот как мы осуществляем национальные принципы нашей партии.
Реальные действия были гораздо менее героическими. Прибыв на Голанский фронт через десять дней после начала войны, иракская дивизия попала в израильскую засаду и за несколько часов потеряла приблизительно 100 танков. Разумеется, это объяснялось не только иракской некомпетентностью. Между соперничающими баасистскими режимами в Дамаске и в Багдаде отношения были враждебными, и сирийцы, не очень-то хотевшие видеть иракские войска на своей территории, приняли своих самозванных защитников отнюдь не радушно.
Командующий иракскими силами, полковник Имами, прибывший в Дамаск, убедился, что его не ждали, и он не мог получить ни указаний, ни информации. Ему просто сказали, чтобы он «шел вперед и сражался», едва указав направление фронта. У иракцев были только те карты, которые они взяли с собой. У сирийцев карт вообще не было. Иракцам не дали ни шифров, ни позывных, ни радиочастот.
Вклад Ирака был невелик и не оказал никакого влияния на политику и стратегию войны. Багдад не поставили в известность заранее о готовящейся кампании и даже не намекнули о намерении прекратить ее. В итоге Саддам тут же обвинил своих арабских партнеров в том, что его держали в полном неведении, и иракцы услышали по радио о прекращении огня точно так же, как они узнали о начале войны. Не прошло и недели после прекращения военных действий, как иракский экспедиционный корпус был отозван из Сирии, сопровождаемый громкими обвинениями со стороны Ирака, что соглашение Дамаска о прекращении огня на основании резолюций Совета безопасности №№ 338 и 339 ущемляло «права арабского народа на его узурпированную землю».
Публичное объяснение Саддама не раскрыло реальных причин удаления экспедиционного корпуса. Ко времени прекращения огня Израиль отвоевал потерянные территории, и, более того, ему удалось захватить часть сирийской территории, в результате чего Дамаск оказался в радиусе артиллерийского обстрела. Сирийская армия была в состоянии полного истощения, и Саддам ясно видел, что Дамаск не в силах продолжать войну. Иракский контингент в Сирии, учитывая высокие потери, был равным образом не способен сопротивляться израильскому давлению. С другой стороны, как ни ослаблены были иракские войска, они настоятельно требовались в Ираке, чтобы укрепить способность режима сопротивляться другим, уже непосредственным угрозам — непрекращающемуся давлению Ирана, вызванному региональными амбициями шаха, и надвигающемуся этническому пожару в северной части страны, в Курдистане. Посылая иракские войска в Сирию, Саддам был гораздо меньше заинтересован в помощи баасистскому режиму в Дамаске, непримиримому сопернику с 1966 года, чем в укреплении репутации Багдада в арабском мире. Военный вклад Ирака был слишком ограниченным и слишком запоздалым, чтобы оказать какое-нибудь влияние на ход войны, это был просто жест солидарности. Исправив панарабскую репутацию Ирака при помощи символического участия в войне, Саддам воспользовался первой же подвернувшейся возможностью, чтобы отозвать войска, в то же время отчитав Дамаск за его якобы пораженчество. Как и в случае бездействия Ирака во время «Черного сентября», преданность Саддама всеарабскому делу существовала только до тех пор, пока она не сталкивалась с интересами Баас, то есть с его собственными. Политическое выживание, а не высокие идеалы арабского единства, вот что определяло его поведение. Быть может, не всегда, но довольно часто.
Пламенное красноречие Багдада в пользу Палестины мало помогло достижению вожделенной цели арабского единства. Наоборот, яростные атаки Ирака были направлены не только против Израиля, но и против арабских режимов, которые обвинялись в том, что они предали дело Палестины и потому заслуживают свержения. Баас вскоре обнаружила, что находится в конфликте чуть ли не со всем арабским миром. Самая резкая конфронтация была с Сирией, где баасистский режим пытался дискредитировать соперника, и каждая из партий-двойняшек старалась представить себя бастионом арабского национализма. Отношения с Египтом были не намного лучше. На рубеже десятилетий обе страны вели острую полемику относительно того, которая из них несет арабское знамя освобождения Палестины. Саддам высмеивал репутацию Насера и сомневался в его праве оставаться у власти после унизительного поражения в Шестидневной войне 1967 года. Он также обвинял Египет в том, что тот способствовал трагическим событиям «Черного сентября», поддержав инициативу США (так называемый план Роджерса) обменять израильскую территорию на мир. Египетский президент отвечал тем же самым, обвиняя иракскую Баас в невыполнении панарабских обязанностей во время кризиса.
Ирак также находился в изоляции в районе Персидского залива, где консервативные монархии терпеть не могли самодовольного краснобайства, исходящего из Багдада. Их беспокоила не только подрывная деятельность Ирака, например, поддержка марксистского режима в Южном Йемене или радикальный Народный фронт за освобождение оккупированных арабских территорий в районе Залива, ставящий под вопрос законность консервативных монархий в Заливе, но также и открытые притязания партии Баас на роль «защитницы» арабских интересов в Заливе: «Ответственность партии и Революции за арабский Залив вытекает из их панарабских принципов и целей. Более того, Ирак, как самая важная и передовая арабская страна в этом регионе, страна с самым большим потенциалом, должна нести самую тяжелую ношу по защите региона от опасностей и зарубежных притязаний».
Для стран в Заливе самым убедительным доказательством того, что Ирак был страной, которую надо бояться, а не дружить с ней, служило постоянное давление Ирака на его крошечного южного соседа — Кувейт. До начала двадцатого столетия Кувейт официально был частью Оттоманской империи. Однако с восемнадцатого века господство империи над эмиратом было номинальным. Члены рода аль-Сабах, выходцы из бедуинского клана Утуб, поселились вокруг лучшей гавани в Заливе и в 1756 году образовали в Кувейте автономный эмират. Это было патриархальное общество в пустыне, где власть основывалась на традиционных племенных законах без сложной административной иерархии.
