Кристина Жордис - Махатма Ганди
В качестве дополнительного примера можно привести то, как он вовлек в движение сатьяграхи женщин. В 1913 году верховный суд Капской провинции имел глупость объявить, что законными будут считаться лишь браки, заключенные по христианскому обряду, что значило, что все остальные признаны недействительными. Индуски, фарси, мусульманки становились простыми сожительницами — это была такая пощечина супругам и матерям, а также их родине, что Ганди безо всякого труда заручился их участием: отныне индийские женщины, обладая равными правами как сатьяграхи, смогут выйти на «линию огня». Благодаря таким последовательным вливаниям сатьяграха превращалась, как и хотел Ганди, в народное движение, шедшее от самых корней и готовое использовать новые, только что разработанные методы.
Трудность, с которой столкнулся Ганди, заключалась в том, чтобы, с одной стороны, удержать движение в его рамках, а с другой — сохранить четкую цель, в то время как другие хотели бы вербовать более широкие массы и решать с их помощью все свои проблемы. Он знал: чтобы увенчаться успехом, кампания должна быть четко ориентированной, ведь если рискуешь жизнью, надо делать это ради определенной цели, а если эту цель размазать и раздробить, она ослабнет и утратит шансы на осуществление. Не говоря уже о том, чем чревато поражение: тогда само средство — сатьяграха — будет поставлено под вопрос. Как вождь сатьяграхи, опирающийся на преданных помощников, которых он воспитал, Ганди во время каждой кампании предотвращал подобную опасность.
К использованным им методам впоследствии прибегали в разных частях света. Пока они заключались в основном в наполнении тюрем. А для этого нужно было не соблюдать закон и донимать правительство, которое часто реагировало запоздало.
Торговать без разрешения грозило тюрьмой. Значит, лицензии массово терялись. И богатые люди, купцы или адвокаты, в одночасье превращались в разносчиков. Сегодня они толкали перед собой тележку с овощами, а завтра оказывались в тюрьме. Их приговаривали к исправительным работам.
Нарушить запрет на пересечение границы Трансвааля было еще одним способом попасть за решетку. Первое из «нашествий», вызывавших такой страх у белых, возглавили образованные индийцы, говорившие по-английски, в том числе сын Ганди Харилал. Их арестовали в Фольксрусте — небольшом ничем не примечательном городке на границе, который войдет в историю гражданского неповиновения. В октябре 1908 года настал черед Ганди. В первую ночь, находясь в обществе преступников, «дикарей, негодяев, убийц, воров, развратников», он читал «Бхагавадгиту». Шли дни, спина у него болела, ладони покрылись мозолями. Но он с воодушевлением готовил еду для своих индийских соотечественников — овсянку без сахара, которую они безропотно глотали, и по вечерам и воскресеньям читал Джона Рёскина и Генри Торо[114] (именно тогда, по его словам, ему попалось эссе «О гражданском неповиновении». Часто говорили, что Ганди почерпнул свою идею сатьяграхи у Торо, что он отрицал: «Сопротивление властям в Южной Африке уже сильно продвинулось вперед, когда я прочитал эссе «О гражданском неповиновении»). Короче, тюрьма оказалась вполне приличным местом: «Истинный путь к счастью — попасть в тюрьму и терпеть страдания и лишения ради своей страны и своей религии». Кстати, его снова посадили в 1909 году. Вскоре после этого он вступил в переписку с Толстым (который записал в своем дневнике: «Нынче утром приехали два японца. Дикие люди в умилении восторга перед европейской цивилизацией. Зато от индуса и книга, и письмо, выражающие понимание всех недостатков европейской цивилизации, даже всей негодности ее»).
В июле 1909 года Ганди отправился в Лондон, чтобы встретиться там с разными людьми и продвинуть южноафриканские дела. Эта поездка не принесла большой пользы; позорная печать расового неравенства не была смыта. Борьба продолжалась.
Преследования, отступления, давление всякого рода — движение не уступало, но выдыхалось. Однако депортации и суровые наказания возмутили общественное мнение в Индии и во всей империи, что как раз и соответствовало планам Ганди. Но время играло на руку правительству Трансвааля. Фонды ассоциации были истощены, на газету требовались деньги, на контору в Йоханнесбурге и в Лондоне — тоже. Ганди пришел к выводу, что по экономическим соображениям и чтобы оказывать помощь семьям посаженных в тюрьму сатьяграхов, он должен поселить всех на кооперативной ферме. Феникс находился слишком далеко от Йоханнесбурга (30 часов на поезде).
Как обычно, ему на помощь пришел добрый ангел. На сей раз в лице архитектора Германа Калленбаха, богатого немецкого еврея, сблизившегося с Ганди на почве своего интереса к буддизму. Они стали неразлучны, и когда Ганди в первый раз вышел из тюрьмы, поселились вместе. Калленбах, выросший в обстановке утонченной роскоши, последовал за Ганди по пути самоограничения, даже испытывал потребность поститься вместе с ним и ставить над собой те же диетические опыты. Готовить пищу перестали, чтобы выиграть время, ели только фрукты, да и то самые дешевые. Вместе они продолжали свои «опыты истины». «Калленбах — человек с сильными чувствами, открытой душой, простотой ребенка… Мы вели довольно суровую жизнь… Нашей целью было вести жизнь беднейших людей…» — говорил Ганди.
Именно Калленбах купил ферму имени Толстого и подарил ее сатьяграхам. Она находилась в 34 километрах от Йоханнесбурга (туда и обратно — 68 километров пешком). Ганди, которому перевалило за сорок и который питался одними фруктами, легко проделывал этот путь за день.
На ферме Ганди был счастлив, он шел вперед по пути минимализма, сам пек хлеб, чем очень гордился, писал справочник по здоровому образу жизни, учился столярному и сапожному делу под руководством Калленбаха (тот научился делать сандалии в монастыре траппистов под Дурбаном). Ни стульев, ни кроватей не было, спали под открытым небом, у каждого была подушка и по два одеяла, ели мало. Никаких слуг, разумеется. После такой жизни тюрьма не страшна. В обществе Калленбаха Ганди испытывал власть ненасилия на змеях. Кроме того, они воспитывали юношество: обучали детей колонистов, отдавая предпочтение воспитанию сердца; физический труд был в почете. Группа людей, которые, бросая вызов правительству Трансвааля, намеренно жили бедно и строго и тем были счастливы, внушала спокойствие остальной индийской общине.
Финальная стадияПосле поездки в Индию Гокхале справился у Ганди о численности его «армии мира». Ганди с серьезнейшим видом ответил, что рассчитывает на 16 сатьяграхов, максимум 66. Эти цифры повергли Гокхале в задумчивость: горстка индийцев против правительства Трансвааля. Просто он не мог предвидеть стратегии Ганди, который вовлечет в движение тысячи индийцев.
