Леонид Аринштейн - Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»
…
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
(III, 28–29)
К тому же – и это тоже как-то меняло дело – выходило, что патриархальные сельские нравы не столь уж строги, и даже серьезный роман с тригорской барышней не обязательно влечет за собой брачные узы…
Так или иначе, но зимой 1825/26 г. Пушкин смотрел на Анну Николаевну уже совсем другими глазами и с присущим ему «бесстыдным бешенством желаний» начал активно ее домогаться.
Но не тут-то было!
Анна была гордая, своенравная девушка. Она была уязвлена более чем годовым демонстративным невниманием к ней Пушкина, отлично знавшего, что она в него влюблена. Особенно оскорбительным для нее был неожиданный всплеск его страсти к Анне Керн – прямо у нее на глазах: Пушкин как бы не замечал ее страданий, не скрывал своего чувства к Керн и даже все его письма в Ригу проходили через ее руки. Она была бы рада уступить настойчивости Пушкина, но ее девичья гордость требовала не легковесного ухаживания, а раскаяния, слез, признаний, – словом, любовной игры по полной романтической программе. Только это могло искупить полуторагодовое к ней невнимание и трехмесячные терзания из-за Анны Керн.
К такому повороту событий Пушкин был явно не готов, и как он говорил в подобных случаях, был взбешен. Памятником его раздражения по этому поводу стали резкие и довольно грубые стихи:
Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
Она на щепочку на<…>,
<Да> и понюхать не позволит.
(II, 452)[120]
Но Пушкину не свойственно было долго сердиться. Когда раздражение улеглось, на первый план выступил комизм ситуации: он-то был уверен, что Анна от него только и ждет…
Притаила нежну страсть —
И стыдливыми глазами
Ищет робко между вами,
Кто бы ей помог упасть.
(II, 359)
А тут, вопреки всем ожиданиям, она повела себя как новоявленная Лукреция Новоржевского уезда. Было над чем посмеяться! 13–14 декабря 1825 г. Пушкин переписывает набело только что сочиненную на одном дыхании поэму «Граф Нулин», где весело обыгрывается подобный же неожиданный поворот любовной игры, и даже пририсовывает себя в знаменитой широкополой шляпе скачущим в Тригорское[121].
Анна Вульф. Рис. Пушкина
Пушкин вскоре добился своего. В феврале 1826 г. он отправился провожать до Пскова Осипову с Анной, ехавших в Тверь. В Пскове они провели несколько дней под одной крышей. О том, что там произошло, вполне откровенно рассказывают письма Анны, адресованные Пушкину:
«…Боже, почему я не уехала раньше..? – Впрочем, нет, сожаления мои излишни, – они, быть может, станут лишь триумфом для вашего тщеславия; весьма вероятно, что вы уже не помните последних дней, проведенных нами вместе» (XIII, 552).
«Евпраксия пишет мне, что вы ей сказали, будто развлекались в Пскове – и это после меня? – что вы тогда за человек, и какая же я дура!» (XIII, 553).
Письма Анны к Пушкину свидетельствуют и о том, что сексуальная близость не добавила его отношению к ней ни нежности, ни страсти; оно по-прежнему оставалось снисходительно-дружеским. Горестные сожаления и упреки на эту тему составляют основное содержание ее писем:
«…Боюсь, вы не любите меня так, как должны бы были, – вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены…» (XIII, 554).
«Я была бы довольна вашим письмом, если бы не помнила, что вы писали такие же, и даже еще более нежные, в моем присутствии к Анете Керн, а также к Нетти»[122] (XIII, 554).
«Я очень боюсь, что у вас совсем нет любви ко мне; вы ощущаете только мимолетные желания… мне всегда страшно, что письмо мое покажется вам слишком нежным, а я еще не говорю всего, что чувствую…» (XIII, 555).
Анна так никогда и не вышла замуж и еще много лет оставалась, пожалуй, самой преданной Пушкину женщиной. Он знал это и приезжал к ней в трудную минуту залечивать свои душевные раны. Так было осенью 1828 г. после болезненного разрыва с Анной Олениной. Так было и осенью 1829 г., когда Пушкин был «в полном отчаянии», получив фактический отказ на его предложение Наталье Гончаровой (XIV, 404). Пушкин нагрянул тогда незваным гостем в Малинники, где застал Анну одну (Осипова была в Тригорском). Они провели вместе три недели, о которых позволяют судить написанные там два стихотворения («Зима. Что делать нам в деревне?» и «Зимнее утро»), проникнутые редким для Пушкина ощущением безмятежного покоя и счастья:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры…
(III, 183)
«Милая старушка»
Любовные истории Пушкина с Анной Керн и Анной Вульф проходили на фоне его достаточно непростых отношений с Прасковьей Александровной Осиповой. Здесь многое неясно. Почему Осипова столь решительно пресекла ухаживания Пушкина за Керн, поспешно отправив ее подальше от Тригорского? А вскоре поступила так же с собственной дочерью Анной, как только заметила, что Пушкин принялся за ней всерьез ухаживать. Что это, желание соблюсти нравственный порядок в своих владениях или просто женская ревность?
П. А. Осипова. Рис. Пушкина
Анна Николаевна считала, что ревность: «Вчера у меня была очень бурная сцена с маменькой… она заявила… что безусловно оставляет меня здесь <в Малинниках>… и что она не может взять меня с собой <в Тригорское>… – Я в самом деле думаю, как и Анета Керн[123], что она хочет одна завладеть вами, и оставляет меня здесь из ревности…» (XIII, 553).
Что же до «нравственного порядка», то заботу о нем Осипова проявляла избирательно – только в отношении Пушкина. Когда ее собственный сын Алексей соблазнил свою сводную сестру Алину, это, похоже, ее не очень взволновало – никого из них она из своих владений не вывезла. Алексея же, напротив, нравственная сторона отношений Пушкина с его матерью занимала. В его дневнике есть такая запись: «<Пушкин> хочет ехать с матерью в Малинники, что мне весьма неприятно, ибо оттого пострадает доброе имя и сестры, и матери…»[124]. Иными словами, и дочь и сын склонны были считать, что их матушка неравнодушна к Пушкину. Так ли это?
Осипова была дважды замужем. Ее второй муж умер за несколько месяцев до появления в Михайловском Пушкина. Ей было всего сорок два года, причем здоровая деревенская жизнь сохранила ей бодрость и энергию. Так что допущение, что Пушкин мог интересовать Осипову не только как собеседник, не столь уж безосновательно.
