Юрий Мейер - Записки белого кирасира
Мы с отцом выезжаем из усадьбы за 40–50 верст с вечера в пустыню на автомобиле Форд, модель Т. Это та крошечная машинка с двумя скоростями на 4 человека, которая легла в основу успеха предприятия Форда. Едем мы к становищу туркменов, к приятелю отца Чары Яры. Он с трудом, но все же может объясниться по-русски, и поэтому мы не берем переводчика. Становище состоит из трех больших кибиток. Нас принимает хозяин и его сыновья. Вечером в кибитке нас кормят, как полагается, жирной бараниной, которую с подноса надо брать руками, и достарханом, то есть восточными сладостями. Перед едой в фаянсовых кружках дают верблюжье молоко. Оно теплое, зеленоватого цвета и очень жирное, а главное с каким-то тошнотворным запахом. Я ограничиваюсь одним глотком, первым и последним в жизни.
Несколько слов о погоде и жаре. Это — лето, и в пустыне днем свыше 110 градусов по Фаренгейту, но влажность 0. Это и понятно, с конца февраля по декабрь не выпадает ни капли дождя, и воздух абсолютно сух. Небосклон без одного облачка, и отсутствие их и выгоревшая голубизна неба начинают действовать гнетуще. Эта сухость, однако, очень облегчает перенесение жары. Тело просто высыхает, и вы даже не потеете и не чувствуете особой жажды. Надо избегать пить. Тогда выступает пот, и жажда только усиливается. Среднеазиатская пустыня похожа на поверхность луны. Днем почва до предела накаляется, но с заходом солнца земля стремительно отдает накопленное тепло атмосфере. Его не задерживают ни влажность воздуха, ни слой облаков. Поэтому к двум часам ночи, если спать в пустыне на открытом воздухе, нужно теплое одеяло. Температура к этому времени падает до 50 градусов по Фаренгейту. Смешно, когда гостям выносят из кибитки и ставят на песок широкую металлическую кровать с большими латунными шарами на четырех углах спинок. Смешно потому, что в двадцати шагах на приколе стоят несколько громадных верблюдов, смачно сплевывающих зеленую слюну и издающих, открыв широко пасти, унылый и жуткий рев.
Утро. Спешим одеться. Ночью конюх привел наших верховых лошадей, кобыл Аду и Рогнеду. Оружие — карабины с телескопическим прицелом и с вилкой, так как придется стрелять из лежачего положения. У меня австрийский манлихер, у отца — маузер. Но кто же эти джейраны? Это антилопы пустыни. Ради мимикрии они нежно-бежевой масти, темнеющей к хребту, с белой грудью и задом под коротким хвостиком. Это место называется «зеркалом». Держатся они семьями, состоящими из самца-вожака, нескольких самок и молодняка. Иногда они соединяются в более многочисленные группы с несколькими самцами. Днем они уходят далеко в пустыню, а ночью идут на водопой. Так как этот район находится поблизости от именья, то они идут за два десятка верст к Валуевскому каналу.
Охотиться можно двумя способами. Накануне найти по следам в песке их путь к водопою. Как правило, они возвращаются на заре по тому же пути. Еще в темноте залечь на этом лазу так, чтобы с выбранного места ветер дул не на лаз, а в противном направлении. Джейраны очень чутки на запах и могут обнаружить вас по вашему запаху, доносимому ветром. Теперь нужно выбрать укрытое кустиками место, приладить карабин на вилке, залечь на песок и вооружиться терпением. Но обыкновенно его не хватает, и поэтому мы с отцом предпочитали другой способ охоты, наездкой. Едешь просто верхом по долине. Печет как в доменной печи, солнце слепит. Мертвая тишина. Вдруг лошадь пугливо шарахается. Передо мной бежит на своих кривых, широко расставленных ногах, переваливаясь, громадный ящер. Его спинной панцирь в серых и медно-красных широких поперечных полосах. От головы до хвоста он длиной 25–35 сантиметров. Для баланса, а может быть для угрозы, он широко размахивает хвостом длиной в метр. Хвост тоже в кольцах красных и серых полос. Иногда встречаются экземпляры без хвоста — результат боев самцов между собой. Этот по временам поворачивает свою безобразную голову, мешок на шее широко раздувается, и он злобно шипит на лошадь, почти наступающую на него.
Говоря об одежде, я забыл упомянуть, что в одной рубашке в полдень быть невозможно, солнце прожжет кожу на плечах и спине до волдырей. Поверх рубашки надо надевать легкую защитную курточку. На голове английский колониальный шлем тоже защитного цвета — предмет моей гордости, приобретенный в Петербурге с целью носить его в русской колониальной империи вблизи экватора.
Медленно верхом поднимаюсь на гряду барханов с тем, чтобы только поднять голову над хребтом и осмотреть соседнюю долину. Лучше даже спешиться. Может оказаться, что джейраны будут сразу же близко по ту сторону хребта. Напрягаешь глаза. Сплошь и рядом ничего не увидишь, но иногда повезет. Вдруг в версте или немного дальше на противоположном скате долины неожиданно блеснет на солнце яркое белое пятно. Это «зеркало» джейрана. Он повернулся к вам задом или грудью. Хватаешься за бинокль и видишь небольшое стадо. Самец стоит, повернулся и выдал себя, самки и несколько молодых лежат на песке, и их почти не отличить от окружающей почвы. Определяешь, как скрадывать, сползаешь с холма, возвращаешься к лошади, которую оставил у сопровождающего туркмена, и сначала рысью, а потом шагом начинаешь скрадывать добычу. Приходится огибать долину, чтобы выйти к другому склону. Приблизительно через полчаса можно быть у нужного места. Теперь, уже спешившись, медленно взбираешься на бархан. Джейраны на месте. Ветер, к счастью, не к ним, а от них. Надо проползти шагов двести от куста до куста колючки, вон до того более крупного куста, там останется шагов триста, и можно будет стрелять. Вот тут и начинается настоящее усилие, от которого пот проступает сквозь рубашку и куртку. Ползешь, опустив голову, прижавшись к раскаленному песку, обжигающему ладони. Боишься, чтобы песок не попал в затвор карабина. Лучше его туго обвязать платком. Проползешь шагов тридцать и замрешь, чтобы отдышаться. Наконец, вот он, конечный куст. Джейраны безмятежны. Лежишь и набираешь воздух в легкие. Потом прилаживаешь вилку карабина и первый раз смотришь в прицельную трубу. На крестовине из горизонтальной и вертикальной линий с небольшим кончиком в окуляре обозначаются сначала лежащие самки, а потом стоящий козел. Нельзя торопиться! Старательно выцеливаешь и нажимаешь на спуск. Козел делает скачок, делает несколько шагов и, шатаясь, валится на бок. Самки и молодняк вскочили. Они слышали выстрел, но не поняли, откуда звук. После секунды растерянности они несутся в мою сторону. Я вскочил на ноги, едва поспев послать другой патрон в затвор, и стреляю в стремительно бросившееся мимо меня стадо, и, конечно, мажу. Но блаженство и гордость не знают границ: заполевал козла!
