Кэтрин Хепберн - Я. Истории из моей жизни
Мы сыграли премьеру — и я произвела фурор. Как и после «Этих дней», у меня была хорошая пресса. Тут необходимо сказать, что Джейн Коул всячески опекала меня. Она, казалось, была страшно рада моему успеху и делала все, чтобы выставить меня на первый план. Как всегда бывает со старым и новым, меня хвалили отчасти за ее счет.
Ноэль Коуард не только почтил своим присутствием спектакль, но соизволил преодолеть пять лестничных маршей, чтобы заглянуть ко мне в костюмерную, которую я делила с Альфредом де Лиагром, похвалил меня и пожелал дальнейших успехов. Я открыла для себя редкое благородство и горячий энтузиазм коллег по театру. Часто приходится слышать о зависти. Я никогда с нею не сталкивалась. Мне кажется, что театр, в силу специфики своего внутреннего существования, дает обильную пищу для зависти, поэтому всякий здравомыслящий, с самого начала своего появления в нем, стремится противостоять ей.
Сезон закончился, и я во второй уже раз отправилась на лето в Айворитон, штат Коннектикут. Лоуренс Онхольт и Мильтон Штифел возглавляли там очень солидную акционерную компанию.
Именно в Айворитоне я действительно многому научилась. Они дали мне работу, которую можно определить как «главная роль напополам»: играла, когда им не удавалось нанять известную актрису. С этой точки зрения мне очень мало что удалось сделать в театре, зато меня знали в округе — благодаря Маме и Папе. Компания пользовалась хорошей репутацией. Да и находилась она всего в пятнадцати милях от Фенвика.
В тот год Генри Халл — в ту пору большая знаменитость — согласился поставить для них несколько пьес. У Генри был дом в Лайме; это напротив Коннектикут-Ривер, недалеко от Олд-Сейбрук и Фенвика, моей родной обители. Я обычно ехала на своей машине до Лайма, потом, миновав его, чуть севернее сворачивала на восток и оказывалась на территории усадьбы Генри. Машину оставляла в поле у берега озера, пешком, через небольшой лес, шла к дому Генри. Мы репетировали с ним по нескольку часов.
Однажды я проделала именно то, о чем рассказала выше. Однако, когда после репетиции пришла на поле к тому месту, где оставила машину, ее там не оказалось. Я была в растерянности. Украли. Очевидно, украли. Я вернулась в дом. Генри и миссис Халл пошли со мной в поле. Машины нет. Тогда я остановилась и посмотрела вниз в сторону озера. О Боже, что это? Очертания какого-то правильного, как у крышки коробки, квадрата… Это… О, ей-богу… Это моя… Это моя машина… Моя машина… Ее верх.
Я помчалась вниз по склону. Да, моя машина, примерно на двадцать футов находящаяся в воде. Собственно, был виден только ее верх. Мы бегом кинулись обратно к дому и позвонили в гаражную мастерскую Лайма. Попросили их побыстрей приехать. И чтобы они захватили с собой трос подлиннее, веревку и все прочее. Приехали. Вытащили машину.
— Как же теперь? Как? — спрашивала я.
— Подождите часок. Потом попробуйте завести, — посоветовали мне. Мы подождали. Потом повернули ключ и попробовали завести. Она завелась!
Генри Халл хотел взять меня в качестве партнерши на главную роль в «Мужчине, который вернулся» — пьесе, которую он уже ставил раньше. Последняя сцена в этой пьесе происходила в притоне наркоманов. (Жена пряталась с рукописью в один из шкафов, стоявших на сцене, — на тот случай, если он собьется.)
Последние две строчки пьесы всегда приводили меня в восторг.
Генри. Дюйм за дюймом я пройду весь путь от этого притона до дома моего отца.
К.Х. А я? Как же я?
Генри. Ты? Я возьму тебя с собой.
Мы также играли «Кота и канарейку» и пьесу, которая с большим успехом прошла в Нью-Йорке. Называлась она «Да здравствует веселье!», с Франсиной Ларримор в главной роли. Поистине великозвездная роль для искушенной, примерно сорокалетней актрисы. Как я отважилась? Я так нервничала, что, проснувшись однажды утром, обнаружила, что вся верхняя губа у меня вспухла. Вид у меня был идиотский. Разревелась и позвонила Папе.
— Приложи лед, — подсказал Папа.
Помогло.
— Успокойся, — подытожил он.
Я попыталась.
И все-таки я сыграла ту роль. Потрясающая дерзость.
У меня до сих пор хранятся некоторые программки и других спектаклей тех двух лет. Правда, теперь уже и не вспомнить, о чем были те пьесы. Равно как и то, какие роли я в них играла. Я многому научилась.
Благодарю вас, Лоуренс Онхольт и Мильтон Штифел.
Летом в Айворитон позвонили из офиса Джильберта Миллера. Филип Барри написал пьесу под названием «Звериное королевство». На главную мужскую роль планировался Лесли Говард. Были две главные женские роли: его жена и его любовница. Фил хотел, чтобы я сыграла любовницу — Дейзи Сейдж. Я прочла рукопись и была от нее в восторге. Постановку должен был осуществить Джильберт Миллер. Роль была чудесная. Говард в пьесе жил как бы двумя жизнями, поэтому репетировались два пласта. Генеральная репетиция должна была состояться через четыре месяца. Разумеется, я готова была ждать и согласилась на условия офиса Миллера, но контракта фактически не подписала. В тот год мы с Ладди поехали в Европу. Время бежало быстро. И следовательно, работало на меня — я стала звездой.
Репетиции начались, кажется, в ноябре 1931 года. Я оделась по последней моде, обула туфли на высоком каблуке. Это было моей первой ошибкой: теперь я стала выше Лесли Говарда. Я старалась пригибаться, а в обеденный час сбегала домой и переобулась в туфли на плоской подошве. Они не очень смотрелись, но главным в тот момент было: как смотрится он?
С самого начала я почувствовала, что чем-то не устраиваю мистера Говарда. Старалась и так и сяк подладиться… Быть ласковой, женственной… Какой только я не старалась быть, чтобы свести к минимуму чересчур энергичные проявления моего характера. Я прилагала неимоверные усилия — ничто не помогало. Запомнился один неприятный эпизод, когда я сказала: «Нет ли у вас каких-либо пожеланий относительно моей игры, мистер Говард?» И он ответил — я ничего не выдумываю, именно так и ответил: «В сущности, мне совершенно наплевать, как вы играете, моя дорогая».
Вот так… Деликатности в его ответе не было ни на йоту. И я, естественно, растерялась, просто лишилась дара речи. И пошла восвояси. Возможно, он был в дурном расположении духа. Мне никогда не приходило в голову, что он считал меня чем-то, недостойным его внимания.
На следующий день нам нужно было репетировать наши диалоги. Надо было ехать в район западнее Восьмой улицы. У меня была машина. Еще шла первая неделя репетиций. Я предложила Уолтеру Абелю, который по пьесе был моим поклонником, подвезти его. Пока мы добирались, выяснилось, что решили репетировать сцены с женой главного героя, так что на один день нас освободили. Я сказала Уолтеру, что отвезу его обратно домой. По пути в город — он жил на Восьмой авеню — я рассказала ему, как ужасно волнуюсь, как хочу, чтобы роль позволила мне утвердиться, что Фил, в сущности, написал ее для меня. Что…
![Лора Инглз Уайлдер - На берегу Тенистого Ручья [На Тенистом ручье]](/uploads/posts/books/210184/210184.jpg)
