Кэтрин Хепберн - Я. Истории из моей жизни
Позвонила домой — рассказала Папе и Маме о случившемся. Мама уже видела меня в Вашингтоне. Поэтому в Филадельфию приехал Папа. Наш спектакль он назвал чистейшей воды дребеденью. Комментарий блестящий.
— Если девушка настолько глупа, что готова совершить самоубийство, то она, несомненно, психически больная. Ты превосходно ее подала. Безусловно, она — сумасшедшая. Ты играла явную психопатку.
Наконец-то понятно, почему меня уволили. Но, к счастью, я не знала, что последние десять дней наши спектакли смотрела Роуз Хобарт, которой теперь предстояло меня заменить. Это обстоятельство наверняка немного покоробило бы меня. По меньшей мере.
Обратно в Нью-Йорк. Премьера «Метеора» уже прошла. Хорошо бы получить чего-нибудь… Хоть что-нибудь. Побыстрей. Чтобы не болтаться без дела и не жалеть саму себя. Я пошла в «Гилд». Увиделась с Черил Кроуфорд. У них не было подмены для Эунис Стоддард, которая играла инженю с Назимовой в «Месяце в деревне». Если меня устроит… Жалованье минимальное. «Отлично, — сказала я. — Согласна». Каждое представление, на котором я по долгу службы присутствовала, наблюдая за игрой Назимовой, Генри Траверса и Дадли Диггса, доставляло мне истинное наслаждение. Двадцать пять долларов в неделю. Потом более выигрышную роль получила Хортенс Олден, игравшая служанку.
— Чудесно, я возьму эту роль. А как насчет надбавки?
— Нет… Надбавки не будет. Нам не составит особого труда найти людей, которые согласятся выполнить эту работу за минимальную оплату. Либо ты будешь это делать, либо нет — решай.
— Я буду делать это в любом случае, — сказала я и стремительно вышла из кабинета. Пять долларов… Почему бы им не положить мне пять долларов? Ладно, когда-нибудь… они пожалеют. Так и случилось.
Наступила весна 1930 года. У меня вроде бы не намечалось никаких изменений. Летом вместе с Эунис Стоддард я ездила на две недели в Европу. Потом в Стокбридже, Новая Англия, обратилась в театральное объединение «Александер и Кирклэнд энд Стриклэнд компани», готовая на любое предложение. Вместе со мной поехала моя подруга Лора Хардинг. Мы обе были ученицами Фрэнсис Робинсон-Даф. Она была очень привязана ко мне. Лора уже была в Стокбридже год назад. У нее была своя машина. Ладди трудился как пчелка в Нью-Йорке, но наезжал очень часто. В Новой Англии мы столовались в старинном доме священника и его жены. В одно время с нами здесь находился Ричард Хейл. В эту труппу входили Джеффри Керр и Джун Уокер. И Филис Коннар. Первой пьесой должна была стать «Этот восхитительный Крайтон». Ричард Хейл играл Крайтона. Джун Уокер играла Твини. Джеффри Керр — сына. А Филис Коннар — леди Мэри. Ее двух сестер, леди Агату и леди Кэтрин, — соответственно я и Лора.
С самого начала мне было обидно, что не я играю леди Мэри. Я считала, что по всем своим качествам более подхожу для роли, чем Филис Коннар. Другие главные роли казались мне чересчур скучными, «нафталинными». Видеть себя во всех ведущих ролях я могла только в воображении. Это, конечно, общий недостаток актрис. Но Лора сказала, что пришла в ужас, когда услышала от меня подобное. Принятая в труппу, она считала, что ей просто повезло. Мне же казалось бесспорным, что это им очень повезло, что я играю в их труппе. Мысль о том, что я, по сути дела, пока почти ничего не могу, никогда меня не посещала.
У Лоры было много красивых драгоценностей. Мы любили покрасоваться.
Это было очень веселое время. Мы обе сходили с ума по Ричарду Хейлу. А он сходил с ума по своей собственной жене. Джордж Кулурис тоже был в труппе. И мы с азартом сражались с ним в настольный теннис.
Вторую неделю шел спектакль «Романтическая юная леди», в котором у меня была роль некой роковой женщины в черном, очень хрупкой. Я поняла, что попусту трачу время, ибо не было никакой перспективы получить приличную роль. И я ушла. Лора была в шоке. Я же была рада, обретя свободу. Остаток лета провела в Фенвике. Мы с Ладди отлично отдохнули.
Затянувшийся перерыв осенью 1930 года. Иногда то тут, то там проблескивал слабый луч надежды, но ничего реального. Я продолжала заниматься. Потом на горизонте возникла пьеса «Искусство и миссис Боттл».
Эту пьесу Бенна Леви вознамерились поставить Кеннет Макгоуэн и Джозеф Рид. Главные роли предназначались Джен Коул и Леону Квартермейну. Намечалось привлечь Дж. Хантли-младшего и Джойса Кэри — друга Ноэля Коуарда. Режиссер — Клиффорд Брук. Они уже поставили «Двенадцатую ночь». «Искусство и миссис Боттл» должна была стать второй пьесой в репертуаре этого сезона в театре «Максин Эллиот» на Тридцать девятой улице за Шестой авеню. Их офис находился очень близко от того места, где жили мы с Ладди, — на углу Лексингтона и Сорок первой улицы.
Послали за мной. Я явилась на встречу. Прочла для них и вроде бы понравилась. Они видели меня в «Этих днях». Получила роль. В тот период мне часто доставались роли англичанок или американок, непременно белых, с безупречной англосаксонской родословной. Они не приглашали необходимого числа английских актеров. Вдобавок не хватало актеров с хорошим произношением. Мне положили 125 долларов. Моя роль очень хорошая, из амплуа инженю. В ней было мало текста, который бы определял смысловую нагрузку пьесы. Эта задача легла на Джейн Коул. У меня было несколько хороших сцен. Прекрасная возможность для инженю произвести впечатление.
Приступили к репетициям. Являлась на них, одетой в тряпье, как это водится среди современных актеров, но тогда это было неслыханно. Кроме того, я не пользовалась гримом. Только ярко-красной губной помадой.
Бенн Леви считал меня совершенно непривлекательной по части наружности, интеллектуального потенциала и таланта. «Что она делает? Неужели каждое утро она умывается хозяйственным мылом?»
Бенн Леви был почти прав. Мне и в самом деле нравилось наводить на лицо глянец.
Джейн Коул отвела меня в сторонку. Она сказала, что я ей очень нравлюсь, но что Бенн Леви не привык к такому американскому типу. И предложила мне немного смягчить образ, который, как уверяла она, ей нравится, а ему претит.
Джейн наложила мне грим. Но это не помогло. Леви по-прежнему считал меня непривлекательной, и меня отпустили. Со своей стороны, я, разумеется, считала, что они глупцы и еще пожалеют о содеянном. Так и случилось. Через неделю меня позвали обратно. Я сказала, что теперь им придется платить мне не 125, а 150 долларов, поскольку моему самолюбию нанесен ущерб. Я ничем не рисковала, ибо знала, что, кроме Леви, меня все любят, что они находятся в жутком цейтноте и что уже пробовали на эту роль всех молодых актрис, каких только можно было сыскать в городе. Они согласились платить мне 150 долларов, несколько потрясенные моей американской напористостью в ведении дел.
![Лора Инглз Уайлдер - На берегу Тенистого Ручья [На Тенистом ручье]](/uploads/posts/books/210184/210184.jpg)
