Мария Грей - Мой отец генерал Деникин
Она, казалось, не замечает смущения стоявшего перед ней «старого» полковника, друга ее родителей, рассказывает ему о своих успехах в учебе, на экзаменах. Затем кокетливо задает неожиданный вопрос:
— А что вы думаете о женщинах?
И так как озадаченный и сбитый с толку Антон медлил с ответом, она открывает маленькую записную книжку, куда, как объясняет, записывает понравившиеся ей изречения, и читает громко по-французски:
— Женщина — это дополнительные заботы, расходы, разлад и ссоры с друзьями. Что вы, такой большой любитель арифметики, скажете об этом моем определении?
Если бы он и понял эту французскую фразу, то, все равно, не смог бы ничего сказать по ее поводу, не смог бы ее никак прокомментировать.
Ася продолжала:
— А как вы понимаете, как представляете себе любовь? А я скажу вам, как я ее понимаю. Скажу по-французски и в стихах, которые сама сочинила:
Я люблю того, кто меня любит, — Вот мой девиз. Ведь безответная любовь — Это глупость.
На этот раз Антон все понял: слова были самые простые.
Ему внезапно пришло в голову, не идет ли Ася ему навстречу, не делает ли попыток к сближению. Он встал с дивана, стал ходить по комнате и наконец спросил:
— А как… вы реально представляете человека, которого полюбите?
— Я узнаю Его с первого же взгляда. Это будет сильный, большой, белокурый мужчина.
Большое зеркало на ножках отразило лицо полковника, лицо человека немолодого — ведь ему тридцать девять лет. Сильный ли он? Несомненно, сильный и коренастый, но можно ли рост 1 метр 69 сантиметров характеризовать прилагательным «большой». Редеющие на висках волосы, густые брови, усы и борода клином были определенно черными. Нет, молодая девушка, слова которой он счел слишком смелыми, не его, конечно, имела в виду…
Когда Антон уезжал из Седльца, он еще не знал, что его сразила любовь. Он это осознал, когда понял, что уже не сможет отделаться от образа Аси-очаровательницы и Аси-равнодушной.
В Житомире настоятельные и неотложные дела отвлекли полковника от того, что мало-помалу станет для него навязчивой идеей. Верная служанка Аполлония плохо себя чувствовала, и Елисавета Деникина взяла на себя все заботы по дому, хозяйству и уходу за больной. Не могло больше идти и речи о том, чтобы приглашать друзей. А самое главное — ходили тревожные слухи, что скоро начнется война.
Глава IX
ВОЙНА
В 1917 году Деникин, работая в штабе главнокомандующего Алексеева в Могилеве, будет иметь доступ к секретным документам. Позднее, в 1946 году он дополнит эту информацию из архивов США. Это еще больше укрепит его в убеждении: ответственность за начало I мировой войны падает на Австро-Венгрию и на Германию.
В течение 1911–1912 годов разговоры в русской столице и провинции велись только об обострении дел на Балканском полуострове, то есть о борьбе славянских народов, угнетаемых турками и Австро-Венгрией. Офицеров очень беспокоило перевооружение Австрии и ее союзницы Германии. Рейхстаг проголосовал за исключительные ассигнования на вооружение, численность армии в мирное время увеличилась в 1913 году до 200.000 человек. В свою очередь начальник генерального штаба Австро-Венгрии Конрад фон Гетцендорф с 1908 года усиливал военные приготовления и направил в 1912 году шесть армейских корпусов к сербской границе и три — к русской границе.
В октябре 1912 года Болгария, объявившая в 1908 году свою независимость и присоединившаяся к Сербии и Черногории, выступила против Турции, которая еще оккупировала часть ее территории. Это первая балканская война кончилась турецким поражением, но болгары, недовольные договором, в июне 1913 года повернули против своих бывших союзников — сербов и черногорцев. Исход этой второй балканской войны, где болгары потерпели поражение, бросил их в лагерь Германии и Австрии, в то время как Сербия, усиленная после заключения Бухарестского мира, по которому ей отдавалась часть Македонии, стала думать теперь только о пятидесяти двух тысячах квадратных километрах в Боснии и Герцеговине населенных славянами и аннексированных Австрией в 1908 году.
Конечно, симпатии русских были на стороне славянских народов. Создавались комитеты поддержки, благотворительные общества организовывали сбор пожертвований, устраивались собрания, которые подчас выливались в настоящие анти-австрийские манифестации. Чтобы успокоить умы и избежать всего, что могло бы омрачить дипломатические отношения с Австро-Венгрией, русское правительство не нашло ничего лучшего, как запретить все разговоры, публикации, обсуждения балканского вопроса. Панславянские манифестации находились под наблюдением полиции, а к национальным гимнам «братских стран» часто относились как к бунтарским песням. В штабы поступил приказ: запретить разговоры о пангерманизме, о событиях на Балканах. Это было уже слишком, Деникина это возмущало. Поскольку соседи, как ему казалось, открыто готовили войну, зачем было так демобилизовывать российское общественное мнение? Цензура, обычно очень суровая, пропустила его статью в «Разведчике».
«Русская дипломатия в секретных лабораториях, с наглухо закрытыми от взоров русского общества ставнями, варит политическое месиво, которое будет расхлебывать армия… Армия имеет основание с некоторым недоверием относиться к тому ведомству, которое систематически на протяжении веков ставило стратегию в невыносимые условия и обесценивало затем результаты побед… Не надо шовинизма, не надо бряцания оружием. Но необходимо твердое и ясное понимание обществом направления русской государственной политики и подъема духа в народе и армии. Духа не угашайте!»
В июне 1913 года Вена, желая воспользоваться ситуацией, складывающейся после балканских войн, решает начать войну с Сербией и уведомляет об этом Берлин. Ответ министра иностранных дел Германии свидетельствует о том, что Германия не рекомендует этого делать.
«Попытка лишения Сербии ее завоеваний, — сообщало германское министерство иностранных дел австрийскому послу Сечени, — означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия, из-за волнующего ее неосновательно кошмара великой Сербии, не должна играть судьбами Германии».
Вена в течение нескольких месяцев продолжает грызть удила, но в то время, как дипломаты лавируют и увиливают от ответов, военные высказываются решительнее и откровеннее. В конце мая 1914 года (за месяц до инцидента в Сараево) два руководителя генеральных штабов, Мольтке и Конрад, проводят совещание в Карлсбаде. В протоколе одного из заседаний есть следующая фраза: «Всякое промедление ослабляет шансы союзников (Германии и Австрии) на успех».
