Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич
Назначенные начальниками дипломатической и гражданской канцелярий Н. А. Базили и С. Н. Ладыженский являлись одними из талантливейших (особенно первый) представителей дипломатического и гражданского ведомств, отличаясь широтой кругозора и ясным пониманием пагубного направления нашей внутренней политики. Такими же были единственный из оставшихся на своем посту бывших начальников управлений штаба великого князя генерал П. К. Кондзеровский и оба помощника нового начальника военных сообщений — генерал Н. М. Тихменев и инженер путей сообщения Э. П. Шуберский.
Во главе артиллерийского управления стоял великий князь Сергей Михайлович, который со знанием дела и с усердной заботливостью лично исполнял свои обязанности и старался удовлетворить все нужды армии, в чем автору пришлось лично убедиться при формировании особых десантных войск для Босфорской операции, о чем будет речь впереди.
Должность походного атамана казачьих войск номинально исполнял, ведя рассеянный образ жизни и редко посещая Ставку, великий князь Борис Владимирович; обязанности походного атамана фактически исполнял его начальник штаба, опытный генерал A. П. Богаевский, человек высоких нравственных качеств, выбранный после революции атаманом Всевеликого войска Донского.
Мы, офицеры и чиновники, оставшиеся из прежнего состава штаба были преданы своему делу и родине не меньше, чем новые члены Ставки. Возможно, мы даже глубже скорбели душой о России, но, принадлежа по своему происхождению, воспитанию и традициям к иному классу русского общества, составляли в штабе как бы обособленный кружок, не поддерживавший, за малым исключением, близкого общения с чинами нового состава штаба.
Во время пребывания Николая II в Ставке в ближайшем его окружении неотлучно состояли дворцовый комендант генерал B. Н. Воейков[47], флаг-капитан адмирал Нилов и флигель-адъютант капитан 2 ранга Н. П. Саблин. Эти три лица постоянно и повсюду сопровождали государя, принимали участие в его личной жизни и по вечерам составляли ему партию в домино, в которое он любил играть. Если вообще с кем-либо император и делился своими сокровенными мыслями и воззрениями, так только с ними. Именно они, больше всех других приближенных царя, могли иметь на него влияние. Поэтому духовный облик этих лиц представляет собой значительный интерес для историка.
Генерал Воейков, представитель консервативной русской аристократии, отличаясь отталкивающей внешностью сибарита-циника, при ограниченных умственных способностях и кругозоре рядового гусарского офицера, обладал наглым самомнением и, громко исповедуя ретроградные взгляды «черносотенного» толка, импонировал этим государю и имел на него злосчастное влияние. Не имея в своей душе ни капли сколь бы то ни было возвышенных чувств, он воочию обнаружил всю свою сущность, покинув первым — самым неблаговидным образом — императора в Ставке после его отречения от престола.
Флаг-капитан адмирал Нилов не отличался особым умом, широтой взглядов и пониманием положения вещей, зато выделялся давнишним пристрастием к вину. По этому поводу о нем ходил анекдот. Якобы государь, привыкший видеть его постоянно на взводе и считая это нормальным его состоянием, увидев его раз трезвым, подумал, что он навеселе. Однако, к чести адмирала Нилова надо сказать, он был государю «без лести», искренно предан и покинул его не по своей воле, а по принуждению революционных властей.
Флигель-адъютант Саблин заслуживает особого внимания, ибо из всех приближенных был ближе всего к царской семье, пользуясь особым благорасположением не только царя, но и царицы.
Этот красавец мужчина, каких мало, не отличался ни умом, ни знаниями. Однако, как все морские офицеры, особенно младшего поколения, к коему он принадлежал, обладал известным кругозором и правильным пониманием вещей. Смутно предчувствуя угрожающие России опасности и беспокоясь об этом, он старался делать что мог, чтобы эти опасности предотвратить, не рискуя, однако, при этом своим положением фаворита. Причем руководствовался, может быть, не столько преданностью царской семье, сколько инстинктом самосохранения, ибо и он, правда не в такой неблаговидной форме, как Воейков, покинул в критическую минуту облагодетельствовавшую его царскую семью.
Принадлежа к русской «морской семье», искони тесно сплоченной единством воспитания в стенах дорогого нам Морского корпуса, общностью традиций и любовью к морю, Саблин, естественно, тяготел в Ставке к нам, морякам, своим собратьям. И главным образом с нами и общался, тем более что был в одном со мною чине и питал ко мне приятельские чувства.
Он был частым гостем в моем кабинете, где мы вели с ним продолжительные разговоры о войне и пагубном направлении нашей внутренней политики. Причем мне неоднократно пришлось убеждаться, что мысли, высказанные в этих разговорах, в коих нередко принимали участие и другие члены нашего кружка, становились известными государю, вследствие чего (дабы не быть обвиненными в «крамоле» и лишиться пути, по которому доводилось до императора истинное положение вещей) мы в этих разговорах соблюдали известную осторожность и приемлемую форму.
На особом положении был в Ставке генерал Н. И. Иванов, назначенный после смены с поста главнокомандующего Юго-Западным фронтом состоять при особе государя, что было равнозначно почетной отставке. Несмотря на свой «простецкий» вид, он был «себе на уме» оппортунист, не лишенный известного тщеславия. В Ставке он особенно благоволил к нам, морякам, отчасти потому, что «будировал» своих сухопутных собратьев, считая их виновными в своей смене, отчасти потому, что знал благорасположение Николая II к флоту. Не рискуя потерять остатки «монаршего благоволения», он не затрагивал в разговорах с императором щекотливых тем, а главным образом «многозначительно и мудро» молчал в его присутствии.
Жил он в своем вагоне на станции в полном безделии, и главная его обязанность состояла в том, чтобы откушивать за царским столом.
Такова была безотрадная картина личного состава Ставки при императоре Николае II. Состоя, с одной стороны, из инертно настроенного офицерства, в массе своей не отличавшегося особо возвышенными духовными качествами, с другой стороны — из беспринципного и ретроградного окружения государя и, наконец, из незначительной группы, стремившейся всеми способами найти путь к выходу из тяжелого положения, в котором находилась Россия, этот личный состав в целом не был способен и не смог обрести в себе достаточно воли и мужества, чтобы вступить в решительную борьбу с революцией, в каковую бы несомненно вступил сплоченный единством возвышенных взглядов и безграничной преданностью к своему вождю личный состав Ставки великого князя Николая Николаевича, останься он до конца во главе вооруженных сил России.
ЖИЗНЬ СТАВКИ
Своей жизнью и распорядком службы Ставка при государе, как уже было сказано, мало чем отличалась от обычных государственных учреждений.
По управлениям и канцеляриям так же разрабатывались разные доклады, соображения и инструкции, составлялись директивы и оперативные указания фронтам, велась текущая переписка. Особенность всей этой работы состояла в том, что значительная ее часть производилась для ускорения путем переговоров по прямым проводам, связывавшим Ставку со штабами фронтов и Петроградом.
Каждое утро в 10 часов государь во время своих пребываний в Ставке принимал от начальника штаба доклад о положении на фронтах, для чего регулярно приходил из губернаторского дома, где жил со своей свитой, в управление генерал-квартирмейстера. После оперативного доклада возвращался и в своем кабинете принимал приезжавших к нему с очередными докладами министров, сановников и шефов иностранных миссий.
Около полудня работа в штабе прерывалась для завтрака, который сервировался в две и даже три очереди вследствие многочисленности чинов Ставки в большом ресторанном зале одной из главных гостиниц Могилева. Сидели мы за маленькими столиками по управлениям, а в глубине зала находился большой стол, за которым располагались начальник штаба, начальники управлений Ставки и приезжие должностные лица, поскольку не были приглашены к царскому столу.
