Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
В камеру я возвращаюсь раскрасневшийся, запыхавшийся и счастливый. Мои сокамерники уже проснулись, убрали камеру, сидят и пьют чай, бурно обсуждая ночной концерт. В эти послепраздничные дни время для меня практически останавливается. Первое… второе… третье… девятое января… Наконец-то праздники заканчиваются, и наступают рабочие дни.
* * *
Меня вывозят в суд. Привычно заводят в клетку, где находится Малаховский. Я чувствую: что-то не так. Что-то случилось. В воздухе повисло напряжение, судья что-то бурно обсуждает с государственным обвинителем. Шепчутся адвокаты. Не видно Вальдес-Гарсии. Обвинитель, помявшись, официально сообщает, что в ночь со второго на третье января Антонио Вальдес-Гарсиа бежал из России и скрылся от следствия. Выясняется, что он закрыл в душе своего охранника, сел в такси и помчался в аэропорт. По испанскому паспорту, где он был вовсе не Вальдес-Гарсией, а Антонио, скажем, Перейрой, он благополучно миновал паспортный контроль и вернулся в родную Испанию. Его приключения в России на этом благополучно заканчиваются. Королевство Испании не выдаст своего подданного по запросу Генеральной прокуратуры России, усмотрев в деле политическую мотивацию. Российские власти не постесняются позорно судить его заочно и приговорить к сроку восемь с половиной лет…
«Молодец, Антонио! Браво!» — я искренне радуюсь за него. Но процесс из-за этого опять затягивается. По ходатайству обвинения судья выделяет уголовное дело в отношении сбежавшего Вальдес-Гарсии в отдельное судопроизводство, и мы вновь возвращаемся к судебным прениям. Обвинитель Шляева опять, слово в слово, повторяет ранее сказанную ложь: «Были знакомы, общались, координировали преступную деятельность» — и запрашивает те же одиннадцать лет каждому…
В своем последнем слове я скажу, что оглашенные доказательства свидетельствуют о законной и официальной хозяйственной деятельности компании ЮКОС, что я никогда не занимался никакой противоправной деятельностью и был лишь обычным наемным сотрудником компании, выполняющим свои должностные обязанности. Я прошу меня оправдать.
Последнее слово Малаховского мало чем отличается от моего. Он также говорит об абсурдности предъявленных обвинений и просит его оправдать.
* * *
Занавес. На этом процесс завершается. Судья удаляется писать приговор. Его оглашение назначено на 1 марта 2007 года. Мне остается только ждать… Время ожидания приговора оказывается для меня самым тяжелым. Решается моя судьба. Я не могу читать книги. Механически прочитав очередную страницу, я осознаю, что не улавливаю смысл. Пытаюсь занять себя физическими упражнениями. Приседания и отжимания немного отвлекают от размышлений. Я считаю дни до окончательного решения суда.
В камере я раздаю свои вещи. Дарю спортивный костюм Алексею, не имеющему родственников в Москве. Матрас, предмет моей гордости и зависти сокамерников, который я собственноручно собрал из двух, я завещаю Косте. Он серьезный питерский бизнесмен, по его словам, был лично знаком с Путиным, когда тот работал в мэрии Санкт-Петербурга ничем не примечательным клерком. Костю обвиняли в организации убийства Игоря Климова, главы оборонной корпорации «Алмаз-Антей». Суд присяжных его оправдает, и он уедет в экзотический Эквадор, откуда будет похищен сотрудниками ГРУ и возвращен в Россию для очередного судилища. Его оправдают во второй раз…
Костя дает мне мудрый совет: «Вова, ты освободись сначала, а с вещами твоими мы сами разберемся».
«Раздавать свои вещи перед судом — очень плохая примета», — скажут мне потом бывалые сидельцы — и окажутся правы.
В ночь накануне оглашения приговора я не могу уснуть и провожу время в хороводе мыслей: «Оправдают — не оправдают. Отпустят — не отпустят». Так и не остановившись ни на одной мысли из тех, что бесконечно бегают по кругу, я в сопровождении охраны прибываю в здание суда. Здесь уже все готово. Телевидение, журналисты, родственники. Я вижу лица близких мне людей. Леонид Беленький — мой самый близкий друг. Он не бросит меня и будет помогать все эти годы. Когда ты знаешь, что есть человек, который сделает для тебя все, ты сможешь перенести очень многое.
Судья начинает оглашать приговор. Она зачитывает текст: «Признать Переверзина Владимира Ивановича и Малаховского Владимира Георгиевича виновными в совершении преступлений, квалифицируемых по статье 160 части 4, статье 174.1 части 4 Уголовного кодекса Российской Федерации…»
С первых строчек становится понятно, что приговор обвинительный. Чуда не случилось. Я разочарованно смотрю на судью.
«Что она там целый месяц с приговором делала? — не понимаю я. — Она ведь даже не сама его писала, а просто взяла присланную ей из Генеральной прокуратуры дискету и тупо скопировала все содержимое в приговор. Слово в слово, с теми же описками, с теми же ошибками».
«Как же так? А как же доказательства? Как же очевидные факты?» — не верю в происходящее я. Ты называешь белое белым, а тебе в ответ нагло заявляют: «Это черное».
Оставалось ждать оглашения назначенного срока наказания. Я еще надеюсь оказаться на свободе, отделавшись двумя годами и восемью месяцами. Приговор занимает сто восемьдесят страниц машинописного текста, и судья не успевает его прочитать за один день. Я возвращаюсь в камеру.
«Освобождение откладывается на один день!» — пытаюсь пошутить я, вернувшись в камеру.
Отложилось оно и еще на один день, потраченный судьей на зачитывание и перечисление доказательств вины, указанных в приговоре. Она приближалась к результативной части приговора. Самое интересное остается на третий день.
Я прощаюсь с сокамерниками, даю им последние инструкции, что делать с моими вещами, из которых мне нужна лишь сумка с документами. На дорогу они желают мне: «Ни пуха!»
«К черту!» — отвечаю я и выхожу из камеры. Я заметно нервничаю. Я надеюсь, что сейчас все решится. Встанет на свои места.
Зал судебных заседаний набит битком. Все ждут окончательного решения. Судья монотонным голосом продолжает зачитывать приговор:
«При назначении наказания подсудимым суд учитывает наличие на иждивении у подсудимого Переверзина малолетнего ребенка 1995 года рождения. Учитывая обстоятельства совершенных деяний, роль и степень участия каждого из подсудимых, суд находит, что исправление подсудимых Малаховского В. Г. и Переверзина В. И. возможно лишь в условиях изоляции от общества. На основании изложенного, руководствуясь статьями 307, 308, 309 УПК РФ, суд приговорил:
Признать Переверзина Владимира Ивановича виновным в совершении преступлений, предусмотренных частью 4 статьи 160 УК РФ и частью 4 статьи 174.1 и назначить ему наказание:
По части 4 статьи 160 УК РФ в виде лишения свободы на срок шесть лет.
По части 4 статьи 174.1 УК РФ в виде лишения свободы на срок десять лет шесть месяцев.
По совокупности преступлений путем частичного сложения наказаний окончательно назначить Переверзину В. И. наказание в виде лишения свободы на срок одиннадцать лет с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима».
У меня темнеет в глазах.
По залу проносится приглушенный ропот.
Для меня перевернулся мир. Небо упало на землю. Перед глазами промелькнула вся моя жизнь.
Детство. Школа. Институт. У меня пересохло во рту. Язык прилип к небу.
«Подсудимый, — обращается ко мне судья. — Вам понятен приговор?»
«Да, — дрогнувшим голосом говорю я, — понятен».
Нас выводят из зала, и я со щемящей тоской ловлю изумленные, полные сочувствия и сострадания взгляды моих близких.
«За что? За что? За что?» — бьется в голове безответный вопрос.
Какой-то корреспондент в коридоре суда умудряется задать мне глупый вопрос: «Как вы можете прокомментировать сегодняшнее решение суда? Вы согласны с таким решением?»
«Это полный бред и идиотизм! — на ходу успеваю ответить я. — Мы будем обжаловать приговор в Европейском суде по правам человека!»
Занавес. Спектакль закончен. С одиннадцатилетним сроком я возвращаюсь в камеру.
* * *
«Одиннадцать лет дали, сволочи!» — с порога сообщаю я сокамерникам новость. Возможно, кто-то из них был бы счастлив получить такой срок. Но это не мой вариант. Сознание отказывается воспринимать происходящее. Я вспоминаю историю о том, как какой-то парень, приехав из зала суда, на вопрос сокамерников «Сколько дали?» отвечает: «Три года». И отдает свой приговор товарищам. Те читают и видят, что дали ему двенадцать лет. Спрашивают: «Ты ничего не путаешь? Здесь же написано: двенадцать лет!».
«Нет, это не мне, — утверждает тот. — Мне дали три года…»
* * *
Ты отказываешься верить услышанному, ты не воспринимаешь увиденное. Понимание придет позже, когда я прочувствую тяжесть этих лет в колонии строгого режима. К тому времени я отсижу три года, казавшиеся мне вечностью. Неожиданно я осознаю, сколь ничтожную часть от одиннадцати лет составляют эти три года, осознаю то, что впереди у меня целых восемь лет за решеткой! Мне казалось это бесконечным сроком, который никогда не закончится. Эта мысль придавит меня. Мне потребуется очень много времени, чтобы в полной мере принять происходящее.
