Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...
Когда же после этого он давал мне в руки кувалду и тяжелое долото и приказывал, стоя на стремянке, выдолбить в цементной стене углубление в тридцать сантиметров глубиной и двадцать шириной, гнев и ожесточение против «несправедливости мира» объединялись во мне с личным отчаянием по поводу собственного положения. Стиснув зубы и непрерывно обливаясь потом, превращавшим мое покрытое цементной пылью лицо в маску зебры, я пытался выполнить это тяжелое задание, но после целого часа непрерывного долбления и стука мне удавалось углубиться только наполовину. Прораб подходил, вытаскивал свою дюймовую линейку, делал замеры и качал головой. А когда он засек меня на полу возле стремянки за маленьким перекуром, то дернул за рукав и сказал:
— Здесь, господин студент, такое не положено. Отдыхать будем в университете, а здесь люди работают!
И он заставил меня влезть на стремянку и еще наблюдал какое-то время, как я распухшими руками бил кувалдой по долоту.
Наконец мне все это осточертело. Я понял, что должен заняться нормальной человеческой работой, которая сможет меня прокормить и обеспечить более или менее сносный уровень жизни. В летнее время я буду каждый год сматываться отсюда, чтобы повидать другой мир. Но сейчас мне нужна солидная, надежная работа, возвращающая меня к привычным жизненным масштабам, соизмеримым с моим происхождением.
Только где она, эта родственная по духу работа? Может, мне заняться коммерческой деятельностью? Пойти работать в контору? А возможно ли такое, что я выдержу в этих учреждениях, да еще с их иерархией подчинения, больше пары месяцев? Это при моих-то нестандартных амбициях и при всех тех проблемах, которые сидят во мне, словно заноза? И где гарантии, что я могу рассчитывать одновременно на приобретение приличной профессии и маленькую зарплату, покрывающую издержки моего скромного жизненного содержания?
На следующее утро я встал со своего развороченного ложа, где прометался всю ночь, страдая бессонницей и жгучими болями в распухших суставах и раздираемый терзавшими меня вопросами. Я вымылся, как сумел, над маленьким умывальником в каморке, оделся посолиднее, исходя из возможностей небогатого гардероба, и поехал на трамвае в соседний Эссен, к другу отца, многолетнему редактору газеты «Вестдойче альгемайне цайтунг».
Седовласый приветливый старик-редактор, с которым я познакомился в винном погребке, куда любил захаживать, многозначительно полистал страницы, которые я принес с собой. Потом встал, вышел из-за письменного стола и присел на край.
— Вполне возможно, что у тебя есть журналистский талант, — сказал он после того, как долго изучал меня взглядом, — но этого недостаточно, чтобы стать хорошим журналистом! Надо сначала чему-нибудь выучиться и узнать, что такое жизнь. Если ты и после этого захочешь работать в газете, милости просим, приходи!
Не успел я оглянуться, как снова стоял на улице. Начало накрапывать. Засунув руки глубоко в карманы брюк, я задумчиво брел по неопрятным улицам этого «угольного» городка. Теперь я уже не помню, был ли я в отчаянии. И не помню, какие мысли бродили у меня в голове, когда я вдруг остановился перед витриной большого книжного магазина.
Я вошел туда, спросил, как пройти к директору, и осведомился у него, не может ли он взять меня в ученики. Он оглядел меня сначала так же, как и тот редактор, сверху донизу, сказал «нет» и посоветовал обратиться к одной из его коллег «там-то и там-то».
Выйдя на улицу, я увидел свое отражение в витринном окне: мокрые, склеившиеся сосульками волосы, высоко поднятый воротник куртки, несколько размокших листков бумаги под мышкой.
Я поспешил на главный вокзал, нашел там туалет, просушил худо-бедно волосы и гладко причесал их. Затем сел на ближайший поезд в Дуйсбург и прямиком направился к тому книготорговцу, у которого, учась в школе, часто рылся на полках и покупал по рекомендации этого старого человека кое-какие важные для себя книги.
Господин Зельбигер был глубоко убежден в духовном призвании быть книготорговцем. Он жил жизнью своих книг и не уклонялся ни от одного, даже самого «абсурдного» разговора с покупателями. Он также близко принимал к сердцу все, что касалось нас, «молодых людей», и старался помочь советами и книгами. Его книжный магазин «Атлантида» очень скоро стал литературным и художественным центром Дуйсбурга, в котором частенько толклись недоедавшие интеллектуалы и художники, почти ничего не оставлявшие в кассе этого неравнодушного к своему делу книготорговца. Злые языки поговаривали, что этот «еврей»(!), возвратившийся в Дуйсбург из концлагеря, в своем книжном магазине «имеет навар» не только с денег, полученных в качестве возмещения ущерба за понесенные страдания, но и подпитывается еще из каких-то других источников («кто знает, каких?»).
К этому человеку я испытывал величайшее доверие и именно у него хотел бы научиться «прекрасной профессии книготорговца». Он встретил меня в своей обычной манере — чрезвычайно приветливо и проявляя ко мне интерес, потом потащил в маленький, заваленный стопками книг кабинетик и спокойно выслушал просьбу. К сожалению, он не мог мне помочь, как бы этого ни хотел. Он только что, неделю назад, взял себе третьего ученика, и на этом его финансовые возможности были исчерпаны.
Мы стали вместе думать, что можно предпринять. И в конце концов он посоветовал мне обратиться к его самому злейшему конкуренту — в «Книжный магазин Брауна». И хотя господин Браун книготорговец совсем другого склада, чем он, но если я действительно хочу выучиться профессии книготорговца, то это самое лучшее место. А на то время, когда я выучусь, он с удовольствием припасет для меня местечко в своем магазине.
С тяжелым сердцем вышел я из магазина этого доброго человека и направился в расположенный в ста метрах от него «Книжный магазин Брауна». Там царила ровная деловая атмосфера, очень отличавшаяся от книжного развала в магазине господина Зельбигера. Ко мне тотчас же подлетела маленькая высокомерная продавщица и спросила, что я желаю.
— Господина Брауна, пожалуйста!
— Вы записаны на прием?
— Нет!
— По какому делу вы хотите переговорить с господином Брауном?
— По личному!
— Не могли бы вы выразиться несколько конкретнее?
— Хочу поступить к нему в обучение!
— Я доложу о вас господину Друде, нашему прокуристу!
Господин Друде, человек лет сорока, непрестанно потиравший руки, почти целый час разглагольствовал передо мной о важности профессии книготорговца, о той ответственности, которую несет за воспитание, образование и духовное развитие народонаселения книготорговец, и о том, что эта профессия не резервный вариант для несостоявшихся писателей или неудачников, отступивших перед трудностями, а важное торговое дело, к которому надо относиться ответственно и серьезно. Все еще продолжая говорить об ответственности и серьезности, он вдруг вскочил и бросился в коридор со словами:
