Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)
Запомнился первый приезд в Вологду в 1988 году Владимира Спивакова. Концерт проходил зимним вечером в КОРе. Несмотря на то, что стоял мороз под тридцать градусов, все билеты были проданы. Одетые в теплые пальто и шубы, люди, стекаясь серыми ручейками, все прибывали, за ними с темной заледенелой улицы в двери врывались клубы пара. Фойе быстро заполнялось, все спешили раздеться и войти в зал. Но вот все расселись по местам, в зале стих скрадываемый большим помещением негромкий гул голосов. Вдруг, на сцену быстро вышел Спиваков — тонкий, собранный, напряженный предчувствием творческого порыва, и взмахнул дирижерской палочкой — и вмиг серость, убогая обстановка, полумрак, все взорвалось и засверкало фейерверком звуков моцартовской музыки, и души наши воспарили, наполнившись восторгом, светом и радостью. Музыканты играли два часа, а потом еще час на «бис». Публика не отпускала оркестрантов и дирижера, так хороши они были, и так не хотелось терять то чувство приподнятости и счастья, которые мы все испытывали от их игры. Когда Владимир Спиваков после очередных оваций сказал, что это уже совсем все, на сцену вышла просто одетая, пожилая женщина и, развернув какой-то сверток, передала ему горячий пирог с черникой. Тут не только зал, но и оркестр аплодировал ей стоя. А тронутый до глубины души маэстро, благодарил ее, говоря, что такое признание его труда дороже всех денег и оваций на свете.
Такие клубы, как КОР, будучи своеобразными центрами культурной жизни города, остаются одним из достижений бывшей власти, поскольку в них совершенно бесплатно обучали творческим специальностям, отвлекали молодых людей от пьянства и преступности. И хотя и то, и другое было всегда, большинство детей и подростков всех слоев общества находили здесь занятия по душе.
Русские люди удивительно творческие натуры, из моих ровесников, посещавших тогда КОР, выросли замечательные артисты, художники, профессиональные певцы и танцоры, руководители современных детских театров музыки, балета, драмы. Они сохранили основы русской национальной культуры, переданные им старшими. Я горжусь тем, что многих из них знаю лично.
В клубах меньше ощущалось давление со стороны власти, чем в официальных государственных учреждениях, и в зависимости от внутренней свободы педагогов, (а здесь были такие), творческое начало пробивало себе дорогу и развивалось. И, хотя государственные театры, филармония, другие творческие союзы (художники, журналисты, писатели) существовали в строгих рамках коммунистической пропаганды, здесь в провинции было свободнее и легче работать и жить. Вопреки всем ограничениям, прорываясь через запреты, культура сохранялась, повсюду в стране появлялись поистине великие ее представители. Мои старшие современники, писатели и поэты, Виктор Петрович Астафьев, Николай Рубцов, Василий Белов, Александр Яшин жили и творили в Вологде. Какая честь для нас ходить по тем же мостовым, по которым ходили они, и дышать одним с ними воздухом! Я счастлива тем, что мне доводилось встречаться и разговаривать с Виктором Петровичем Астафьевым в редакции молодежной газеты «Вологодский комсомолец», где работали журналистками мои приятельницы.
Главными культурными центрами притяжения в нашем городе были и остаются Вологодские музеи, картинная галерея и сеть городских и областных библиотек. Среди них мои самые любимые, бесценные для Вологды и ее жителей: областная библиотека им. Бабушкина и областной историко-архитектурный музей-заповедник. Вся моя юность прошла в постоянном общении с замечательными людьми, работавшими и все еще работающими в этих учреждениях. Я понимаю, какое это счастье жить среди такого богатства, иметь возможность каждодневно общаться с прекрасным: с древней русской архитектурой и живописью, с текстами старинных книг, со старинной русской музыкой. Общаться с людьми, которые отдают людям ум, талант, тепло своих сердец, душу свою во имя великих идеалов великой Русской культуры. Эти слова не кажутся мне выспренними, пафосными, потому что это так и есть на самом деле. А еще потому, что мои давние подруги из областной библиотеки, не задумываясь об идеалах, дарили мне бесценную дружбу и знания, одним своим присутствием в моей жизни воспитывали мои чувства, развивали ум и природные способности. Одной из них, Марии Геннадьевне Ильюшиной, я благодарна за подаренную дружбу всю жизнь. Музейщики и библиотекари были и остаются самыми бескорыстными и самоотверженными тружениками культуры. И если тогда, в Советской стране, почти все были одинаково бедны материально, то теперь государство могло бы, наконец, по достоинству оценить этих хранителей общенационального достояния, без которого Россия перестанет быть полноценной нацией.
Что касается клубов, то они поднимали народную культуру почти до профессиональных высот, а официальная культура предоставляла народу высокие образцы своего прошлого в профессиональном исполнении, определяя тем самым ориентиры, на которые стоило равняться.
Возвращаясь к простым развлечениям, нужно отметить, что ресторанов и кафе тогда было мало, и они считались местом для более взрослого и состоятельного слоя населения. Кроме того, посещение ресторанов не приветствовалось общественностью. Считалось, что туда ходят распущенные молодые люди и девицы, а также люди не очень честно добывающие средства на жизнь. Помнится, впервые я попала в ресторан уже в студенческие годы. Поэтому танцы оставались самым доступным развлечением и самым массовым. Танцплощадка обычно располагалась в одном из парков города и была огорожена высокой решеткой, через которую невозможно было перелезть, а вход на танцы был платный. Не помню точно, сколько стоил входной билет, но сумма была незначительной, и каждый желающий мог себе позволить это развлечение.
Летние вечера манили пройтись по тихим тенистым улицам Вологды, заглянуть в парк, постоять в полутьме, под сенью деревьев у танцплощадки, встретить знакомых, поболтать и посмеяться. За все время учебы в старших классах на самой танцплощадке я была два или три раза и поразилась тому, что многие молодые люди приходили туда, выпив вина, и вели себя развязно и грубо. Вдоль одной стенки выстраивались девочки, вдоль другой представители сильного пола и высматривали себе пару для танцев, а может быть и не только для танцев. Когда начинала играть музыка, самых красивых и ярких девчонок приглашали танцевать, а остальные либо продолжали стоять у стенки, либо начинали танцевать друг с другом. Быстрые танцы танцевали все вместе группами, сбившись в круг, радуясь лишь движению под музыку. Медленные танцы с чужими, выпившими для храбрости мальчиками не доставляли удовольствия, да и приглашали меня не часто, что было довольно обидно. Обычно, в углу площадки располагалась небольшая сцена-ракушка, сверху защищенная крышей, на сцене играл оркестр. В первой половине вечера это был духовой оркестр, а во второй — эстрадный, некоторое подобие джазового оркестра. Звучала в основном отечественная эстрадная музыка. Однако популярными были «мелодии зарубежной эстрады» — такое, сухое официальное название было дано самым любимым песням и мелодиям, как раз в дни моей ранней юности переставшим подвергаться прямому запрету. Появились «новые» модные танцы: ча-ча-ча, чарльстон и, особенно, твист. До этого, мы танцевали танго, фокстрот и вальс. Чарльстон и твист появились в нашем городе, конечно, из-за границы в 1963 году и в течение нескольких лет сводили нас с ума. В ритмах чарльстона и твиста пели самые известные эстрадные певцы, и певицы того времени, среди них популярнейшие: Эдуард Хиль, Эдита Пьеха, Гелена Великанова, Полад Бюль-Бюль Оглы и Майя Кристалинская. Школьные вечера с девятого по одиннадцатый класс прошли под звуки твиста. Вместе с твистом пришла к нам и новая мода — приталенные платья с широкими средней длины юбками, снизу изнутри обшитыми специальной пластиковой полоской, держащей форму юбки, наподобие кринолина. В моду также вошли открытые тапочки-балетки, без каблуков. Верхом моды стали прически «конский хвост» и короткая «французская» стрижка с начесом, а ля Бриджит Бардо. У меня эта шикарная стрижка появилась в десятом классе. Мама долго не разрешала мне расстаться с косой, которая и в самом деле была хороша, в мою руку толщиной и длиной ниже пояса. Однако никакие уговоры оставить волосы в первозданном виде на меня не действовали. Косу отрезали в московской парикмахерской на обратном пути из Геническа и отдали мне на память. Из нее получился отличный шиньон, еще долго служивший верой и правдой мне, маме, сестре Лене и до сих пор лежащий на своем месте в шкафу, потому что рука не поднимается его выкинуть. Конечно, в классе я произвела фурор. Большинство девочек тоже остригли волосы и сразу как-то повзрослели и похорошели.
