Константин Борин - О чём шепчут колосья
В нашей семье хлебные крошки не сметались со стола на пол: с малых лет нас, детей, приучали собирать их в щепоть и отправлять в рот. И делалось это не потому, что мы жили бедно. Не дорожить хлебом считалось большим грехом. Упадёт кусочек хлеба на землю — подними его, обдуй, поцелуй и извинись перед ним.
Англичане говорят: «Лучше потерять одежду, нежели хлеб»; немцы считают: «Искусство бежит за хлебом», а наши старые крестьяне, как и мой отец, находили, что «хлеб — всему голова»,
И это не пустые слова. Без зерна нет ни мяса, ни молока; обилие хлеба позволяет расширить посевы хлопка, конопли, льна.
«Спрячь меня, тятя!» — прошу я.
«Прятать не буду, — отвечает отец. — Поезжай туда, откуда приехал. С народом объяснись, попроси у колхоза прощения. Иначе ты мне не сын…»
Проснулся я. Над головой кубанское небо. В станице пропели первые петухи. Полночь. Хочу уснуть, но сон нейдёт. Скорей бы рассвет наступал. А звёзды, скользя одна за другой по небосводу, бледнели, гасли. Заливисто пропели вторые петухи, где-то заржали кони.
Лежу с закрытыми глазами, и вдруг снова передо мной вырастает Жестелево. И чудится мне, что я пришёл к Лиде. «Она-то меня наверняка примет», — думаю я про себя. Стучу в дверь. Выходит Анна Михайловна.
«А где Лида?» — спрашиваю.
«Вчера с дочками в Шкуринскую уехала. Разминулся ты с ней».
«Вот тебе и раз! Куда же мне теперь?»
Иду из деревни в знакомую рощу. Птицы поют. Хорошо!..
— Костя, вставай! — слышу сквозь сон голос Егора. — Пойдём посмотрим, как мы наследили.
Я вскакиваю. Вспоминаю вчерашнюю пробную уборку в темноте, и мчим с Егором к последним загонкам. Разгребаем первую, третью, пятую соломенные кучи… Как будто всё в порядке.
— Давай ещё в полове поищем, — говорю Егору.
И там не нашли зерна. А не остались ли на поле срезанные колосья? Проверили всю загонку. Разницы между дневной и ночной уборкой не обнаружили.
— Чистая работа! — радуется после обхода Егор. А у самого от волнения руки дрожат. — Пускай любая комиссия по качеству приедет, пускай хоть сам Моисей Степанович явится — никто нам худого слова не скажет.
Утром в степь прибыла комиссия по качеству. Впереди, опираясь на палку, шёл инспектор по качеству. Зорким хозяйственным глазом Моисей Степанович осматривал свежескошенное поле.
Члены комиссии задерживались возле соломенных куч, ворошили их, брали мякину и подбрасывали на еетер, обдували на ладонях.
— Аккуратисты — ничего не скажешь, — определил член комиссии Василий Туманов, такой же придирчивый, как и Моисей Забота.
— Не торопись, Василий Александрович, — остановил Туманова Моисеи Степанович, — мы только часть загонки прошли. Надо всю обойти. Да вот и само агрономическое начальство прибыло. — И Забота, лихо приложив руку к козырьку фуражки, по-казачьи отрапортовал слезшему с бедарки старшему агроному МТС Владимиру Петровичу Щербатых.
— Здравия желаю государственному контролёру! На участке, убранном в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля, потерь пока не обнаружено.
— Продолжайте искать, — ответил, пристраиваясь к комиссии, Щербатых. — Посмотрим, что ребята за ночь натворили.
— Убрано на совесть, — признал Владимир Петрович, пройдя вместе с членами комиссии всю загонку.
Поздравив нас с успехом, агроном взял в свою широкую ладонь мою руку и крепко её потряс.
— Тридцать пять гектаров за сутки! Ей-богу, здорово! — воскликнул он.
Агроном Щербатых был законодателем полей в широком смысле слова. Шла ли речь о глубине вспашки или о сроках посева, о биологических особенностях растения или о качестве уборки, его слово — слово агронома — было решающим.
Хорошо то, что хорошо кончается. Могло быть и иначе. Но мы шли на риск ради быстрой уборки урожая, чтобы зерно не осыпалось; мы понимали, что ночью без электрического освещения хлеб убирать нельзя. Комбайну нужна была небольшая динамо-машина. Нашли для неё подходящее место. Можно поставить на кронштейн возле заводной ручки двигателя. Достать бы только динамку!
Клава раздобыла где-то несколько шестивольтовых электролампочек, а Егор принёс из дому десять метров шнура. Оставалось съездить в МТС и выпросить у механика динамо-машину.
— Да ты у него и снега среди зимы не выпросишь, посмеялся надо мной Сапожников, узнав, зачем я еду в МТС.
Механик и на самом деле был очень скуп.
— Динамку? — повторил Гаврилов. — А где её взять? У нас не московский завод «Динамо», а мастерская. Может, прикажешь новый трактор раздеть? Лучше напиши в Запорожье на завод. Пусть комбайны с электроосвещением выпускают.
Выйдя из мастерской, я был настолько озабочен, что не заметил идущего навстречу Николая Ушакова… Николай работал в другой тракторной бригаде, и летом мы с ним виделись редко.
— Что, Костя, нос повесил?
— Динамо ищу. Хочу ночью хлеб косить, а где взять динамо — не знаю. Гаврилов отказал, боюсь, как бы у нас дело не заглохло.
— Не заглохнет, — подбодрил меня Ушаков. — Ночью косить одно удовольствие: тихо, прохладно, мотор, не перегревается. Говорят, ты уже пробовал?
— Пробовал на небольшой делянке. А была бы динамка, с позднего вечера и до самой росы косил. Но где её взять? Гаврилов советует на завод обратиться.
— А ты к директору сходи. Иван Борисович только что с поля вернулся. Он, возможно, разрешит нам снять динамку с неотремонтированного трактора, у которого весной блок выбило. Машина на приколе стоит, и неизвестно, сколько ещё стоять будет. Если динамку достанешь, меня позови — проводку в один миг сделаю.
Я направился к директору. Рассказал всё по порядку. Не выслушав меня до конца, Иван Борисович спросил:
— А Сапожников согласен, чтобы ты убирал ночью?
Я сказал, что Афанасий Максимович хотя и разрешил мне провести пробную уборку, но всё ещё колеблется.
— Сапожников колеблется, — перебил Иван Борисович, — а ты хочешь от директора благословение получить. Так тебя надо понимать?
— Понимайте, как хотите, но мне нужна динамка.
— Ну, так и быть, я тебе её дам. Но помни: если потери допустишь и райпрокурор дело заведёт — перед судом не я ответчик. О ночной уборке я знать не знал и слышать не слышал.
Директор велел дать динамо и согласился, чтобы Ушакова перевели в наш экипаж.
Николай помог провести электричество, и оно осветило все рабочие части комбайна. Лампочки были расставлены так: первая бросала свет на хлеба, стоящие перед режущим аппаратом, вторая и третья освещали молотилку и бункер, а четвёртая лампочка — площадь позади жатки; Полосы света, падающие от четвёртой лампочки на землю, позволяли определить высоту среза. Косили мы до рассвета, до тех пор пока роса не появилась на стеблях пшеницы. Весело косили!