Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха
«Он тот самый человек, о котором я всегда мечтала», — сказала она потом своей сестре Фанни.
Как пишет дальше Фанни, в какой-то момент Эрик фон Розен взял в руку бокал, «наполненный германским вином», и поднял его за день, когда «Германия найдет себе лидера, который снова сделает ее народ свободным». «Возможно, мы услышим о нем уже совсем скоро», — добавил он. Граф поднялся на ноги, взял руку немца в свою, и они торжественно выпили за будущее Германии. После этого фон Розен взял свою лютню, и они затянули старинные скандинавские и германские песни о доблестных деяниях их героических предков. Герман Геринг, «глубоко тронутый таким проявлением симпатии, присоединился к пению со слезами на глазах».
Его новые друзья были им очарованы. Сентиментальная Фанни отобразила это событие так:
«Впоследствии Герман Геринг никогда не мог много говорить с Карин об их первом памятном вечере. Его душа была глубоко взволнована тем, что произошло. Это было подобно тому, как если бы одинокий буревестник после долгого полета над пустынным морем наконец увидел землю».
Он не забыл спросить у Карин ее стокгольмский адрес и попросить о следующей встрече.
Капитан Нильс фон Кантцов, его жена Карин и их сын Томас жили в это время в небольшом доме на Грев-Карлавеген в Стокгольме. Туда и был приглашен на семейный обед в начале 1921 года Герман Геринг. Нильс фон Кантцов, должно быть, чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку ни его супруга, ни Геринг особенно не старались скрывать свои чувства, а страсть, которую они испытывали друг к другу с первого взгляда, от разлуки стала еще сильнее.
Томас фон Кантцов, которому в это время было только девять лет, сумел сохранить живые впечатления об этой своей первой встрече с Германом Герингом.
«Он мне сразу понравился, — вспоминал он, — и это не казалось удивительным. Он был веселым парнем. Было очевидно, что он не привык к детям и поначалу был сдержан. Но он относился ко мне как к взрослому и очень серьезно слушал все, что я говорил. Он заставлял нас всех много смеяться, как я помню, особенно когда так забавно рассказывал о своих воздушных приключениях. Я видел, что отец находится под большим впечатлением от него. Что же касается мамы, то я заметил, что она почти не сводила с него глаз. Тогда я не мог выразить это словами, но я чувствовал, что она влюблена».
Если их первая встреча в отблесках пламени в замке Рокельстад очаровала их, то вторая ничуть это очарование не уменьшила. Карин фон Кантцов никогда не противилась велению своего сердца, вместе с тем она не была склонна заводить тайные отношения. Она быстро сравнила себя и Геринга с трагическими влюбленными из любимой оперы.
— Мы как Тристан и Изольда, — сказала она Фанни. — Мы испили любовного напитка и теперь беспомощны, о, так мучительно беспомощны под его воздействием.
Некоторое время она встречалась со своим возлюбленным в доме родителей на Грев-Турегатан в Стокгольме, посещая крошечную фамильную часовенку, стоявшую на улице за домом фон Фоков, где они могли держаться за руки и молиться вместе. Эта часовня была местом встречи членов религиозной сестринской общины, носящей название «общество Эдельвейс», которое было основано англо-ирландской бабушкой Карин и исповедовало некий религиозный «винегрет», замешенный на мистицизме. Карин после их первого совместного собрания в часовне подарила Герингу живой эдельвейс, и с этого момента он стал носить его на своей шляпе.
Семью фон Фоков поначалу забавляла страстная влюбленность Карин, но потом, когда она объявила, что сказала мужу о своих чувствах и предложила жить порознь, все встревожились. Геринг просит ее, сказала она, выйти за него замуж, но она не хочет затевать развод, в котором, как она знает, Нильс фон Кантцов ей откажет. Он справедливо указал, что Геринг не имеет постоянной работы, а Карин не приспособлена к трудностям и не умеет вести домашнее хозяйство. Он сказал, что подождет, пока «ситуация сама себя не исчерпает».
Именно тогда Томас фон Кантцов узнал, что их веселый и симпатичный гость собирается разрушить жизнь его семьи. Неожиданно, без каких-либо объяснений, его собрали и отправили в замок Рокельстад к дяде Эрику и тете Мари фон Розен.
«В Рокельстаде имелось две башни, — вспоминал он, — одна называлась „башня Греха“, а другая — „башня Добродетели“. Башня Греха была экзотическим местом, украшенным восточными статуями, картинами с изображениями дьявола и чертей и таинственными знаками, а в воздухе там витал запах благовоний. В башне Добродетели висели изображение девы Марии, картины на религиозные сюжеты и святой Георгий с драконом, выложенные мозаикой на потолке. Однажды утром тетя Мари взяла меня за руку и отвела в башню Добродетели, где сообщила, что мама ушла с чужим человеком. Она сказала, что я не должен порицать ее, ибо она влюблена, а это извиняет все. Я ответил, что никогда и ни за что не стану порицать мою маму, а только хочу, чтобы она взяла меня с собой — и я захотел этого еще больше, когда она назвала мне имя этого человека. После этого я расплакался».
В это же время Карин и Геринг сняли квартиру в Стокгольме и жили там вместе, не таясь, несколько месяцев. Нильс фон Кантцов все это время продолжал выплачивать некоторую сумму своей жене, и ее было достаточно им для минимума комфорта, но Карин фон Кантцов, которая с детства не знала ни в чем недостатка, пришлось довольно нелегко, она узнала, как живут небогатые люди, и показателем любви ее к Герману Герингу может служить тот факт, что она все вынесла и никогда потом не жаловалась по этому поводу.
Забавно, что не она, а именно Геринг был обеспокоен скандалом, который вызвали их отношения в шведских светских кругах. Карин абсолютно не волновали сплетни, ибо она не сомневалась, что такая богом данная любовь, как та, которую она испытывала к Герману, не может быть грешной. С другой стороны, Геринг страдал от мысли, что на предмет его обожания смотрят как на неверную жену, и ее отказ просить развода был у них единственным предметом разногласий. Возможно, где-то в глубине его души таился комплекс «спрятанного в шкафу скелета» — измены в его собственной семье. Карин постоянно напоминала ему, что в случае развода ее муж несомненно потребует оставить себе ее любимого Томаса, а этого она не сможет вынести. Она и так уже могла видеть сына лишь урывками. Он уходил из отцовского дома в школу, а на большой перемене убегал повидаться с мамой и Герингом. Часто он приносил из дома вкусные вещи, которые они себе уже не могли позволить. Когда пришли холода — а топили слабо, — двое любовников и сын проводили обеденное время, тесно прижавшись друг другу, чтобы было теплее.
