Анри Шарьер - Бабочка
Тут происходит душещипательная сцена: Филин кладет на пол шляпу, и прокаженные опускают в нее банкноты и серебряные монеты. Прокаженные появляются изо всех углов, и каждый что-то кладет. Меня охватывает стыд, но я не могу сказать, что у меня остались деньги! Боже, что делать?
— Прошу вас, не надо!
Негр из Томбукту, у которого вместо рук два обрубка, говорит:
— Деньги не способны подарить нам жизнь, и потому бери их без стеснения. Они служат нам только для азартных игр да для того, чтобы переспать с прокаженными женщинами, которые приходят сюда из Алпины.
Это успокаивает меня, и я не рассказываю им, что у меня еще остались деньги.
Прокаженные сварили двести яиц. Они приносят их в белом ящике с красным крестом. Этот ящик прибыл сегодня из поликлиники. Они приносят также двух живых черепах, весом в тридцать килограммов каждая, табачные листья, две бутыли, заполненные спичками и серной бумагой, мешок риса, два мешка древесного угля, примус и флакон бензина. Эта несчастная община так взволнована, все так хотят помочь нам, будто это не только наш, но и их побег. Мы подтащили лодку к тому же месту, где сошли на берег. Прокаженные подсчитали деньги в шляпе: 820 франков. Я должен дать Тоссену 1200 франков. Кложе дает мне свой патрон, и я открываю его на глазах у всех. В нем одна банкнота в 1000 франков и четыре банкноты по 500 франков. Я даю Тоссену 1500 франков, он возвращает мне 300 и при этом говорит:
— Вот, возьми пистолет, я дарю его тебе. Вы все поставили на карту, и дело не должно провалиться в последнюю минуту из-за нехватки оружия. Хотя надеюсь, тебе не придется им воспользоваться.
Я не знаю, как отблагодарить его и остальных. Санитар приготовил маленькую шкатулку с ватой, спиртом, аспирином, бинтами, йодом, ножницами и пластырем. Один из прокаженных приносит две аккуратно обтесанные дощечки и два эластичных бинта в нетронутой упаковке. Он предлагает нам заменить ими ветки, привязанные к ноге Кложе.
В пять часов начинается дождь. Жан Бесстрашный говорит мне:
— У вас хорошие шансы. Они не рискнут отправиться в такую погоду на поиски. Вы можете отплыть сейчас же и сэкономите добрых полчаса. Сможете выйти в море в 4.30 утра.
— А как узнать, который час?
— По приливу и отливу.
Спускаем лодку на воду. Совсем другое дело: края этой лодки сантиметров на сорок выше уровня воды — даже когда она полностью загружена. Мачта и парус свернуты, мы их установим после отплытия. Устанавливаем руль и его предохранительный треугольник, кладем подушку, набитую листьями папоротника. С помощью одеял мы организуем тепленькое местечко для Кложе, который заупрямился и не захотел сменить повязку. Он лежит между мною и бочкой воды. Матурет сидит на носу лодки. В этой лодке я чувствую себя намного более уверенней. Все еще идет дождь. Мы должны спуститься по реке, держась ее середины и немного отклоняясь влево.
— Удачи вам! — говорит Тоссен и с силой отталкивает лодку ногой.
— Спасибо, Тоссен, спасибо, Жан, тысячи благодарностей всем вам!
Мы быстро исчезаем, подхваченные отливом, который начался два с половиной часа назад. Течение невероятно сильное.
Идет дождь, и мы ничего не видим на расстоянии десяти метров. На пути встречаются маленькие островки, и Матурет внимательно следит, чтобы мы не натолкнулись на скалу. Спускается ночь. Большое дерево, которое плывет неподалеку от нас, но, на наше счастье, намного медленнее, мешает нам своими ветвями. Мы курим и пьем ром. Прокаженные дали нам шесть бутылок из-под чианти, наполненных ромом. Странно, но никто из нас словом не обмолвился о страшных ранах, которые мы видели на прокаженных. Говорим только об одном: о добросердечии, вежливости, прямоте и честности прокаженных. На наше счастье мы повстречали Бретонца в Маске, который посоветовал нам наведаться на Голубиный остров. Дождь льет все сильнее, я промок до ниток, но шерстяные фуфайки очень добротные и сохраняют тепло. Нам не холодно. Только рука, управляющая рулем, коченеет под дождем.
— Мы спускаемся со скоростью сорок километров в час, — говорит Матурет. — Как вы думаете, сколько времени мы в пути?
— Сейчас скажу, — говорит Кложе. — Минутку. Три часа и пятнадцать минут.
— Господи! Откуда такая точность?
— С момента отплытия я считаю про себя и после трехсот отрезаю кусочек картона. У меня тридцать девять полосок картона. Каждая из них — пять минут. Значит, мы в пути три часа с четвертью. Если не ошибаюсь, через пятнадцать — двадцать минут спуск прекратится.
Я резко поворачиваю руль вправо, чтобы пересечь реку и приблизиться к берегу на стороне Нидерландской Гвианы. Течение прекратилось еще до того, как мы добрались до растительности. Мы уже не спускаемся, но еще не поднимаемся. Продолжает идти дождь. Мы не курим и не разговариваем, а лишь изредка перешептываемся. Я с силой гребу, поддерживая руль правой ногой. Мы медленно приближаемся к деревьям, хватаемся за ветви и прячемся под ними. Над рекой стелется серый туман. Если не вглядываться в течение, невозможно разобрать, где море и где берег реки.
Большое путешествие
Прилив будет длиться шесть часов. Полтора часа нам придется подождать во время отлива. Сейчас я обязан спать. В море вряд ли найдется для этого время. Я растягиваюсь на дне лодки, между бочкой воды и мачтой. Матурет вешает одеяло между скамейкой и бочкой воды, и я засыпаю, надежно защищенный от солнца. Ничто не мешает одолевшему меня тяжелому сну: ни сновидения, ни дождь, ни неудобное положение. Я сплю, пока Матурет не будит меня:
— Пэпи, мы думаем, что время пришло. Отлив давно начался.
Лодка поворачивает в сторону моря. Я окунаю руку в воду и замечаю, что течение очень сильное. Дождь прекратился, и наполненная на четверть луна позволяет нам ясно видеть на расстоянии ста метров деревья и траву, увлекаемые рекой. Пытаюсь разглядеть линию раздела между рекой и морем. В месте, где мы находимся, нет ветра. Есть ли ветер посередине реки? Силен ли он? Мы выплываем из-под укрытия, но лодка все еще слабо привязана к большому корню. Мы спустились намного ниже, чем предполагали, и у меня создается впечатление, что мы отнюдь не на расстоянии 10 километров от разветвления. Отпиваем по глотку рома. Я всматриваюсь вдаль: пришло ли время устанавливать мачту? Мы приподнимаем ее, и она послушно занимает свое место в отверстии на скамье. Парус пока не разворачиваем. Дополнительные паруса уже готовы, и в случае необходимости Матурет их поднимет. Матурет сидит с веслом на носу лодки, а я — на корме с другим веслом. Надо с силой оттолкнуться от берега, к которому нас несет течением.
