Николай Рерих - Листы дневника. Том 1
Около имени Святого Иосафа-Царевича Индийского собралось много трогательных стихир с зовами о пустыне. В далекой тайге, в лесах непроходных, на берегах светлых озер сложились многие сердечные зовы. Недалек от них и град Китеж, и все белые грады. Для вдохновенных сочинителей стихир пели свои небесные напевы и птицы Сирины и Алконосты. Где-то далеко стояли обители Синайской пустыни и звучали трогательные заветы Исаака Сирина о пламени вещей.
В священных напевах об Иосафе-Царевиче звучит не только утверждение, но именно и трогательность. Нам приходилось слышать эти напевы в Алтайских нагорьях. В устах пастухов звучали они как-то особенно убедительно. На цветущих пригорках сидели одинокие пастыри, и никто бы не мог сказать, сколько веков уже воспринимала пустыня те же самые благовестия о драгоценном камне, о прекрасной пустыне и о Старце премудром. Пелись эти стихиры именно на цветущих лугах, и певцы знали эту пустыню прекрасною. Ради ее несказанно вечной красоты и само уединение становилось прежде всего прекрасным. Правда, покидались чертоги, но покидались они ради пустыни прекрасной.
Много зависит от того, в каких именно условиях первый раз услышать какую-то весть. Может быть, если бы услышать стих о Царевиче Иосафе в шуме и звоне городском, он не уложился бы так просто убедительно, как среди пустынных и цветущих нагорий. Ему не мешало залегшее стадо, ему были близки цветики, нарванные пастушонком. Сама ивовая, с нарезанной корой, палочка — этот легкий пастушеский посох не был оружием, но был легким и приятным другом путника-пастуха. И среди ночи, когда загорался маленький пастушечий огонечек, пустыня не становилась ужасной, ибо знали пастухи о том, что она прекрасна.
В скрынях народной мудрости сохранено и посейчас так много убедительно прекрасного. Конечно, это прекрасное нуждается и в убедительных напевах, требует и той величественной обстановки, где оно зародилось. Где слушали эту песню не только стада, но и цветы, и камни. Может быть, как в старой балладе, камни заключали слова проповедника своим мощным "Аминь". Всегда, когда противополагается красота природы очарованию города, то не вспомнится ли уход Царевича Иосафа от чертогов в пустыню прекрасную.
24 Декабря 1934 г.
Пекин
"Рериховский вестник". СПб, 1992, № 4
Великое наследие
Почти сорок лет тому назад довелось обратить внимание на замечательные по стилизации своей скифские древности и родственные им в духе, так называвшиеся тогда чудские бляшки. Тогда еще скифские древности понимались лишь как перетолкование греческого классического мира, а чудские древности относились к чему-то просто примитивному. Сам животнообразный романеск казался просто романтическим средневековьем.
Помню, как когда в одном из художественных журналов мы указали на необыкновенный стиль этих животных композиций, то один писатель Ф., считавший себя очень изысканно современным, посмеялся над этим, не находя нужным серьезно полюбоваться и обсудить такие замечательные находки.
С тех пор много воды утекло. Появилась целая наука о "зверином стиле". Самые замечательные ученые обратили внимание на эти наследия великих путников и отдали должное внимание этим необыкновенным стилизациям. Действительно, как это ни странно, но великие кочевые народы оставили по себе целое сокровище, так близкое художественной концепции нашей современности. Думаю, что сейчас никакой писатель, мыслящий себя образованным, уже не станет смеяться над столь выразительными и богатыми в композиции бронзовыми фигурками. Наоборот, и современный художник и археолог придут в одинаковое восхищение, наблюдая эти изысканнейшие формы животнообразного царства. От средневековых химер и бездонно вглубь, может быть, к самым пещерным рисункам протянулось ожерелье богатого народного творчества. И в бронзе, и на скалах, и на остатках тканей народы, носившие столь разнообразные наименования, запечатлевают свою фантазию. С каждым годом все новые области присоединяются к этим открытиям. После Кавказа и Минусинска находки Средней Азии, Гималаев, Тибета, а теперь Ордоса, Алашани и других монгольских местностей, дают новые и блестящие нахождения. Только что мы видели и интересную книгу Андерсона, а также блестящее собрание ордосских бронз, находящееся в Пекине у миссис Картер. Некоторые формы из этого разнообразного собрания перенесут нас и на Урал, и в Пермь, и в Минусинск, и в Луристан, оживляя пути великих насельников. Можно было вновь порадоваться, любуясь замечательными стилизациями горных козлов, оленей, леопардов, птиц, змей и других реальных и фантастических существ.
Видно, что это народное творчество было не только связано ритуальными надобностями. Легко можно усматривать широкую композиционность, входившую во все украшение жизни. Особенно это делается очевидным, когда Козловым были найдены в курганах Монголии остатки ткани с теми же богатыми животнообразными орнаментациями. Эта потребность разнообразного украшения жизни показывает, насколько эти народы носили в себе настоящий потенциал неистощимой фантазии. Ведь это не были греческие подделки под определенный стиль, это были народные непосредственные выражения, изливавшиеся из эмбрионов творчества. Потому можно понять, почему и дальнейшее творчество как тех же народов, так и их наследников, дало много незабываемых памятников искусства и большие страницы истории. Само передвижение подобных народов показывает ненасытную устремленность. От океана до океана, через все препоны и трудности, шли путники воображенного града. Тоска по светлому Китежу, неугомонное хождение в Беловодье[57], поиски святого Грааля, не от тех ли исканий, когда наблюдательный проникновенный взор, восхищаясь богатствами царств природы, звал неутомимо вперед.
Было бы малым решением предположить, что эти путники механически выталкивались народностями, восстававшими позади. Правда, незабвенный Тверитянин восклицал: "И от всех наших бед уйдем в Индию", куда он все-таки и ушел и, подкрепившись светом путешествия, вернулся назад, овеянный чудесною опытностью. Конечно, эти "беды" Тверитянина не были только бедами физическими. Конечно, его духовное начало начало бедствовать от каких-то несоответствий. Сердце его вне узкопрактических соображений подсказало ему путь необычный и оздоровляющее движение. Этими поисками оздоровляющих движений, конечно, объясняются даже и движения целых народов. От движений народы не уставали, не ослабевали, но в расширении кругозора накопляли богатство воображения.
Действительно, воображение есть не что иное, как заработанный, накопленный опыт. Чем больше изощрялся глаз и ум, тем многоцветнее загоралось творчество. Богатство так называемого "звериного стиля" именно является одним из неутомимо накопленных сокровищ. Как мы говорили, оно не только потребовано какими-то ритуалами. Оно широко разлилось по всей жизни, укрепляя и дальнейшее воображение к подвигам бранным и созидательным.
