Николай Долгополов - Вартанян
— Как же «не было»? А подполковник Рейно Хейханен — «Вик», который жил в США и предал Фишера—Абеля?
— А, это тот пьяница и разложившийся человек? Его нелегалом можно назвать лишь с огромной натяжкой. Разведчик должен почувствовать, если его помощник, агент встает на дорожку, которая может привести к печальным, трагическим последствиям. Абель это понял, просил об отзыве «Вика». Центр менял связника, но человек, отправлявшийся на смену, до места не доехал: произошел несчастный случай, трагическое и редчайшее стечение обстоятельств, а обернулось — трагедией для Абеля… И ни в коем случае нельзя держать при себе ничего компрометирующего! Всегда надо помнить, что если у вас даже при случайном обыске найдут письма на чужом языке, то это — провал.
— Геворк Андреевич, но ведь человек годами в отрыве от родины, от любимых и близких! И когда раз в году на чужбину тебе пишут отец с матерью или сын, дочка, что, такую весточку нельзя сохранить, носить, простите за сентиментальность, на сердце?
Тут уже осуждающе хмурится Гоар Левоновна:
— Ни в коем случае, никогда! Мы читали и перечитывали письмо дважды, трижды и сразу же его сжигали. Правила такие. Жалко? Да, даже больно! Но сделать ничего нельзя — и всё тут. Это чувство надо в себе воспитывать и уметь справляться с иными позывами и желаниями. Иначе сразу ставишь под удар и себя, и других. Поверьте, маленькие, совершенно ничтожные вещи способны нанести ущерб непоправимый. Береженого Бог бережет. Нас он сберег…
Своя жизнь после чужой
— Геворк Андреевич, судя по тому, что у вас есть и рабочий телефон, вы отдел не отходите?
— Тружусь.
— И ездите на работу каждый день?
— Стараюсь.
— Так далеко ведь.
— Не так уж. Помогает держать форму.
— Вы — полковник?
— Полковник. Поздно получил. Я до этого вопрос однажды поднимал, чтобы звание присвоили. Но кадровик не понял, говорит: «Зачем вам звание? Ходите свободно». Обидно! Спасибо, Андропов присвоил.
— Он, если не ошибаюсь, тогда уже был председателем КГБ. Ваша информация доходила и лично до него?
— Доходила, и, как мне рассказывают, регулярно. Однажды Юрий Владимирович очень заинтересовался одним сообщением — чисто политическим. И спросил у кого-то из руководителей Первого главного управления, который и делал доклад: «А в каком звании "Анри"?» Тот объяснил: не аттестован. Андропов удивился, предложил исправить положение. И в 1968-м, мне тогда было уже сорок четыре года, присвоено первое мое воинское звание — капитан. Но уже вскоре, через семь лет, я стал полковником. Это произошло одновременно с награждением меня орденом Красного Знамени.
— Орден за что-то конкретное?
— Именно: «за конкретные результаты в работе». Скажу так, что два руководителя — Юрий Владимирович Андропов и первый директор Службы внешней разведки России Евгений Максимович Примаков — сыграли большую роль в нашей с Гоар судьбе. В 1994 году, при Примакове, я получил пять боевых наград — как участник Великой Отечественной.
— Разве за Тегеран-43 вы ничего не получали?
— Как не получали? После предотвращения теракта наша «Легкая кавалерия» получила благодарственную телеграмму от начальника отдела из Центра. Телеграмма, полученная резидентурой из Москвы! Представляете?! Мы были счастливы.
— И это — всё?
— На то время — да. Но меньше всего в военные годы мы думали о наградах. Надо было помогать родине.
— Геворк Андреевич, а можно спросить: членом партии вы были?
— Да, вступил в 1958 году. А Гоар — позже, в отпуске, во время одного из наших приездов домой.
— Владимир Путин назвал распад Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века». А как бы вы оценили события 1991 года?
— Тяжелый момент в истории! И разведка переживала тогда исключительно нелегкие времена. Но теперь-то ясно, что мы выстояли. А события 1991 года оцениваю с горечью…
— Гоар Левоновна, а вы по званию кто?
— А я так и не была аттестована. Чебриков, правда, в 1986 году, когда я формально на пенсию выходила, назначил мне пенсию полковника — 250 рублей, по тем временам немало. Но сейчас, понятно, обыкновенную пенсию получаю. Плюс — дотацию небольшую. Работником сейчас не считаюсь. Но помогаю, чем могу.
— Позвольте вопрос, возможно, и не совсем деликатный. Столько десятилетий в зарубежье и на такой смертельно опасной работе. Вы материально хотя бы обеспечены нормально? Ведь «там» нажитое, догадываюсь, ушло безвозвратно, а здесь есть хоть что-то? Может, осталось от отца?
— У него был большой дом в Ростове, — сказал Геворк Андреевич и даже показал мне фотографию особняка. — И купчая отцовская сохранилась. Теперь в этом двухэтажном доме живут двенадцать семей. Мы с Гоар ездили, смотрели. Естественно, на дом мы не претендуем. Когда вся семья вернулась в начале пятидесятых из Тегерана, нам хотели дать квартиру в Ереване. Но отец отказался. Сказал, что мы — люди относительно обеспеченные, построим всё сами, и квартиру попросил дать нуждающимся. Только вот дали или не дали — этого я вам уже не скажу.
— Вы считаете себя людьми обеспеченными?
— По нашим меркам, конечно.
— Дача, машина?
— Дачу нам дала Служба. Машину — продали. Да и была она у нас тут в солидном двадцатилетнем возрасте. Счастье-то совсем не в том. Мы сделали всё, что только могли и вернулись домой, на родину. Вот в этом — счастье!
Глава 3.
БОЛЬШЕ 120 ЛЕТ В НЕЛЕГАЛАХ
И снова — большой разговор с Вартанянами. На этот раз накануне 85-летия Геворка Андреевича. Конечно, мы встречались и до этого, беседовали довольно регулярно. Но сейчас решили немного расширить тему, и если получится, коснуться не только Тегерана, но перевернуть и другие странички.
Гоар Левоновна в строгом платье и умело, со вкусом, подобранных к нему туфельках на высоких каблуках. Смеется: «Вы же тогда написали про эти каблучки, вот и приходится держаться». Блюда на столе не по-нашему, не по-московски, вкусны. Но главное, бесспорно, это рассказчик — Геворк Андреевич.
— Геворк Андреевич, юбилеи — юбилеями, восемьдесят пять — это уже серьезно, но, судя по тому, что удалось вас застать только по рабочему телефону, вы по-прежнему на службе? То есть — в Службе?
— Отъезд на работу каждое утро — в девять, и минут через сорок я уже на месте. Вот обратно, иногда на час-полтора, — стоим в пробке. А на работе — все свои, обстановка и деловая, и дружеская. Пока приношу пользу, мне самому приятно. Для нас с женой работа — это наш кислород.
— Если можно, в общих словах, чем сейчас занимаетесь?
