Александр Ефимов - Над полем боя
Особенно переживали случившееся мы с Васильевым.
А вдруг кто-нибудь из начальства попытается истолковать наши происшествия как попытку уклониться от боевого вылета? На этот счет на фронте действовал строгий приказ Верховного Главнокомандующего. В нем говорилось, что тот, кто перед боем в состоянии панического страха сознательно вносит неисправность в свой бронетранспортер, танк или самолет, должен быть немедленно отдан под суд военного трибунала. А там решение, по существу, было одно: разжаловать в рядовые и отправить в штрафную роту.
Правда, командир полка и инженер быстро установили, что ни с нашей, ни с чьей-либо другой стороны злого умысла в случившемся не было. И Карякин приказал нам вылететь в бой на других, исправных самолетах. Мне досталась машина командира, Васильеву - его заместителя.
Однажды я уже летал на этом штурмовике. В то время полком командовал майор Тысячный. На моем самолете тогда тоже никак не хотел запускаться мотор. Командирская машина простаивала, а тут такой случай. Не отставать же от ребят. И я без спроса перемахнул в чужую кабину.
- Разрешение есть? - спросил механик старшина Холодок.
- Конечно есть! - как можно беспечнее ответил я.
Двигатель запустился с пол-оборота. Делом минуты было вырулить на старт и взлететь вдогонку за группой. Пока мы были на задании, Холодок успел выяснить, что никакого разрешения я не получал и на командирской машине взлетел по собственной инициативе. Он с нетерпением ожидал моего возвращения, чтобы сказать "пару ласковых". Но когда старшина увидел, что гитлеровские зенитчики начисто отстрелили мне киль, у него от горя пропал дар речи. Несколько дней я с тревогой ожидал вызова к командиру, но ему, видимо, понравилось мое безудержное желание летать. С того дня я не раз выполнял задания на самолете командира полка, правда, уже с его разрешения.
Оказавшись невольными виновниками происшествий, мы с Васильевым не хотели, чтобы даже тень от них упала на нас. Смелыми действиями мы старались поддержать свой боевой авторитет, которым летчики очень дорожили.
С благодарностью думали мы после происшествий о майоре Карякине. "Все-таки толковый пришел к нам командир. Быстро разобрался в обстановке, не отстранил нас от полетов, а послал в бой. Значит, майор Карякин верит в нас..." И это доверие мы старались оправдать в последующих вылетах.
...Наша пара снова в воздухе. Все заботы, не связанные с заданием, как говорят, остались на земле. Ровно гудит мотор. Слежу за ведущим, веду круговую осмотрительность.
С момента пролета линии фронта нас время от времени сопровождает огонь вражеских зениток. Но стреляют фашисты плохо. Мы летим на малой высоте, у нас, естественно, очень большое угловое перемещение, и зенитные снаряды рвутся далеко за килем самолета.
Словно в калейдоскопе, мелькают черные пожарища деревень, лесные опушки, балки, стога соломы на заснеженных полях. Вот и цель - железнодорожная станция. Можно с ходу ударить по эшелонам и зенитным орудиям. Но Васильев осторожничает. Почему никто по нас не стреляет? Может быть, станция уже занята нашими?
Ведущий делает второй заход. И тут гитлеровцы не выдерживают, открывают огонь. Стремительно выполняем противозенитный маневр и пикируем на батарею. Мне нравится летать в бой с моим бывшим командиром звена. Мы хорошо сработались в воздухе. Вот и сейчас пара штурмовиков действует слаженно и напористо. Наши самолеты проносятся над головами гитлеровцев. Мы не даем им возможности вести прицельный огонь, сами же точно поражаем цели. Лейтенант Васильев грамотно оценивает воздушную обстановку, умеет лавировать между клубками зенитных разрывов. Я всегда стремился перенять у него это искусство поражать врага и не подвергать удару себя и своих ведомых.
...В упоении боя как бы отлетает чувство опасности. Заставив замолчать зенитную батарею, мы сбросили бомбы на эшелоны. Не попасть в них с такой высоты невозможно, хотя бомбить узкие цели всегда трудно.
Не случайно же в годы войны можно было услышать такое житейское правило, что если ты находишься на железной дороге во время бомбежки, то никуда не надо бежать спасаться. Просто нужно лечь между рельсами. Наш прошлый опыт бомбежек мостов, переправ, железной дороги тоже в какой-то мере подтверждал это. В ходе наступления мы иногда выезжали на объекты штурмовки, чтобы посмотреть на свою работу. Как правило, вдоль железной дороги, справа и слева от полотна, чернели воронки, но между рельсов их почти не встречалось.
...Мы делаем вид, что уходим от станции, а потом разворачиваемся на 180 градусов и для верности обрушиваем на противника огонь пушек. Включаю фотоаппарат, чтобы запечатлеть пожарища, разбитую станцию, зенитки с уродливо торчащими немыми стволами.
Когда наши еще мокрые фотоснимки положат на стол командиру, он, конечно, скажет:
- Отличная работа!
Да, война это тоже работа. В бою недостаточно только смелости и героизма. Воевать надо уметь. И уже не немцы, а мы начинаем диктовать противнику свои условия. Искусство это мы постигали непосредственно в боевых полетах. Крупица за крупицей приходилось собирать полезное, нужное, целесообразное из боевого опыта. И доставалось нам это дорогой ценой.
...С утра до вечера, пока темнота не закрывала аэродром, один за другим следовали вылеты на боевые задания. В ожидании повторного вылета, пока механики и техники осматривали самолет, заправляли бензином, маслом, водой, а оружейники подвешивали бомбы, эрэсы, укладывали боекомплекты пушек и пулеметов, товарищи по оружию делились впечатлениями.
Тут уж каждый себе герой и искуснейший тактик. И чем моложе рассказчик, тем ярче палитра, смелее подвиги. В самых лучших красках рисуют пилоты свой полет, рассказывают, как обманули гитлеровских зенитчиков, как метко бомбили и обстреливали цели, как в лобовую сошлись с истребителями противника... Только жаль вот, что те быстро смотались...
В таких рассказах трудно отличить правду от домысла, потому что все, о чем говорится, - это быль, может быть, чуть-чуть приукрашенная, не точно сфокусированная, с некоторой долей фантазии. Но такова сущность личного восприятия боя.
В такие моменты, когда рассказчик, как говорят, еще не остыл после вылета, не принимаются никакие замечания или возражения относительно правильности тактики действий над целью, при отражении атак истребителей...
- Захожу на цель, даю залп из пушек, затем сбрасываю бомбы. И, как миленьких, накрыл гадов! - рассказывал один из летчиков нашей эскадрильи.
- Сначала надо было сбросить бомбы, - возразил другой, - а потом уж стрелять. Значит, не так действовал!
- То есть как это не так, если я задачу выполнил и привез отличные контрольные фотоснимки! Это ведь тактика! Творчество!..
