Анатолий Уткин - Теодор Рузвельт. Политический портрет
Эта речь сразу сделала Брайана лидером демократической партии.
Брайан и его окружение при всей радикальности своих взглядов повели атаку под ложным, экономически и исторически неоправданным лозунгом расширения выпуска серебряной монеты. Эта группа питала надежды на увеличение массы находящихся в обращении денег, но не звала к реальному переустройству общества. Однако крупной буржуазии Брайан казался опаснейшим революционером. На национальной арене демократы и республиканцы схлестнулись прежде всего как сторонники и противники расширения выпуска серебряных монет.
Главный оплот американского капитализма ― союз промышленников Северо-Запада был всерьез обеспокоен. Республиканцы, чьи деньги не знали счета, прибегли к помощи прессы. Контраргументы уже почти не выдвигались, началась фаза обличения самой личности. Брайана изображали, по меньшей мере, плохим американцем и плохим патриотом; дошедшие до логического конца называли его антихристом.
В ходе острой общенациональной дискуссии Рузвельт показал себя гибким политиком. Выступая в Нью-Йорке в Лиге здоровых финансов, он говорил, что серебряные деньги не коснутся владельцев недвижимости, «их земли, фабрики и дома останутся нетронутой собственностью». Расплачиваясь по банковским счетам, они не ощутят пагубного воздействия девальвации. Зато его почувствуют те, кто вслед за Брайаном требует ускоренного выпуска серебряной монеты. В их скромных кошельках серебро быстро «полегчает», и они раскаются в своей настойчивости.
М. Ханна предложил Рузвельту как известному оратору проехать по городам Среднего Запада, где речи Брайана имели самый сильный эффект. В ходе предвыборной кампании, покрыв более двадцати пяти тысяч километров, Брайан выступил перед пятью миллионами избирателей. Он произносил до тридцати шести речей в день, его энергия не знала предела. Заочное соревнование, видимо, нравилось любителю острых ощущений Рузвельту. Он заявлял, что программа Брайана нарушает, не более, не менее, две евангельские заповеди: «не укради» и «не убий». Брайан ведет страну к моральной деградации и расколу. В своем выступлении в Чикаго Рузвельт даже сказал, что атмосфера в стране поразительно напоминает ту, которая предшествовала расколу и гражданской войне в 1860 году.
Республиканцы мобилизовали все свои силы. В октябре 1896 года в восточные порты пришли корабли с золотом из Европы. Финансисты увеличили массу находящихся в обращении долларов. Брайан обещал, что, будучи избранным, он понизит цену на серебро. Финансовый мир Уоллстрит уже сделал это накануне голосования. Благодаря закупкам из Европы цены на зерно резко поднялись. Так капитал выбил из рук Брайана его самое сильное оружие. С перевесом приблизительно в сто голосов выборщиков республиканец Маккинли победил демократа Брайана.
Можно подвести некоторые итоги второго нью-йоркского периода Т. Рузвельта. Широко разрекламированная борьба с коррупцией потерпела фиаско. Мелкие реформы вроде «сухих» воскресений дали половинчатые результаты. За эти годы полицейский аппарат города стал еще более откровенным оплотом олигархии, сознательно сосредоточившись на насильственном подавлении социальных волнений.
Рузвельт показал себя верным защитником интересов правящего класса, но при этом продемонстрировал такое отсутствие гибкости в социальных вопросах, которое приближающийся XX век уже не мог позволить. Над этими уроками Рузвельту пришлось поразмыслить.
Между словами Рузвельта, сказанными в ассамблее Нью-Йорка о «богатом преступном классе», и его делами в последующие десятилетия лежит пропасть. Уже выступления за реформу гражданских служб (где-то в период 1889 ― 1895 годов) показывают его умеренность и буржуазную благонадежность. А с 1895 по 1897 год он, занимая пост полицейского комиссара Нью-Йорка, непосредственно занят защитой кошелька богачей. Самое большее, что мог позволить себе в эти годы Рузвельт, ― громкие высказывания о святости закона и необходимости порядка. О нем шутили, что неожиданно для себя он открыл десять заповедей. Об экономическом ― не говоря уже о социальном ― реформаторстве не могло быть и речи. Да оно его и не интересует. Мировая политика ― вот сфера, за которой он следит с неподдельным волнением.
Активный участник предвыборной битвы, Т. Рузвельт мог рассчитывать на благодарность со стороны нового хозяина Белого дома. Президент Маккинли, в отличие от своих предшественников, проявлял больший интерес к внешнеполитическому курсу страны. Возможно, что, задумываясь над формированием своего кабинета, он хотел привести в государственный аппарат новых, энергичных и предприимчивых людей. В этом случае ему не могли не импонировать статьи Рузвельта, где говорилось, что нация, не обладающая бойцовскими качествами, лишенная духа воинственности, не способна достичь «истинного величия».
Начинается взлет Рузвельта, взлет, основанный на империалистической конъюнктуре, на повороте значительной части американской буржуазии к внешним рынкам, на пафосе превращения США ― окраины европоцентрического мира ― в мировую державу. Друзья Рузвельта ходатайствовали за него перед Маккинли. События развивались так. Сенатор Лодж оказал протекцию Джону Хэю. Вместе они обеспечили Генри Уайту пост секретаря посольства США в Лондоне. Уильям Тафт занял место в кабинете. И все они ― Лодж, Тафт, Хэй ― стали добиваться для Рузвельта поста заместителя военно-морского министра. Возражения были у Т. Платта. Но когда Рузвельт согласился поддержать его кандидатуру на выборах в сенат, они были сняты. Так, 8 апреля 1897 года конгресс утвердил назначение Рузвельта.
Правда, Маккинли сопротивлялся так долго, как мог. Джингоист[5] Рузвельт еще в 1886 году предлагал силовое решение конфликта с Мексикой. В 90-е годы он выступал за военные меры против Чили, за аннексию Гавайских островов и насильственное (если не помогут другие меры) строительство канала через территорию Никарагуа. Выступая в Национальном клубе республиканской партии в 1895 году, он выдвинул идею строительства «военно-морского флота, который укрепит честь американского флага». «Я хотел бы, ― заявил Рузвельт, ― чтобы «доктрина Монро» выдерживалась во всей ее целостности. Всем сердцем и душой я верю в эту политику». Упоминание «доктрины Монро» было связано с политикой великих европейских держав в Латинской Америке. Когда Англия вмешалась в спор о границах Венесуэлы, Рузвельт в большой прессе намекнул, что «многие из наших друзей, по-видимому, забывают, что мы можем решить венесуэльский вопрос в Канаде. Канада наверняка будет завоевана и, однажды отторгнутая от Англии, она уже никогда ей возвращена не будет».
