Софья Бенуа - Дмитрий Хворостовский. Две женщины и музыка
К слову: коль мы завели разговор об итальянском языке. В одном из интервью наш герой говорил лестные слова своей Флоше именно за то, что она терпеливо обучала его разговорному итальянскому и диалекту.
– Ну конечно же, мы много говорим о музыке, особенно когда я готовлю новую роль или просто работаю над старой, рутинной ролью. А так как мы все время вместе, Фло мне очень помогает. В частности, помогает с итальянским языком. Она говорит, что в принципе, не так важен мой итальянский, сколько умение постичь стиль того или иного произведения, написанного итальянцем… Очень, очень большая помощь с ее стороны. Это свой человек, свои ушки, которые меня слушают, просто поддержка в любых ситуациях, это ведь чрезвычайно важно в моей профессии… Да, многие итальянцы просто игнорируют неаполитанский диалект, а мы с Флоранс влюбились в него! Это не тот правильный тосканский итальянский язык, этот диалект специфический, в чем-то даже похожий на португальский язык. Мы вместе с Фло учили неаполитанский диалект не только с педагогом, но и по записям. Есть такой фольклорный неаполитанский певец Роберто Муроло, у него практически нет голоса, он поет эти песни под гитару, даже не поет, а напевает. И у него они совершенно другие, абсолютно в другом стиле – они не кричатся, не навзрыд, все очень тихие. И когда его слушаешь, просто слезы наворачиваются, комок к горлу подступает… Как в русской песне… Неаполитанская песня – это ведь тоже, по большому счету, песня народная.
И еще в продолжение темы. Именно Флоранс с восхищением отзывается об итальянских ариях в исполнении своего любимого:
– Лучше всего, конечно, когда он поет по-русски – Чайковский, Глинка, Рахманинов, романс, песня – это потрясающе. Что делать, он русский. Но когда он поет Верди, мне кажется, что он – итальянец. Не только голос, но как музыкант и человек… Он потрясающий, он, конечно, очень талантливый.
И вот после таких слов истинно странно звучит признание маэстро (помните, уже цитировалось):
– Я очень противный дома. Характер у меня мнительный, раздражительный. Волнение перед концертом превращает меня в чудовище. Боишься, дрожишь, не спишь. Постоянно ворчу. Не гавкаю, конечно, но рычу. Все знают, что лучше меня не трогать в дни перед ответственными выступлениями. А так как они у меня практически каждый второй или третий день, то жить со мной очень нелегко.
Думается, истинная причина волнения кроется гораздо глубже, чем показывает сам маэстро, не во внешних причинах, а во внутренних, которые и определяют настоящее отношение к тому, чем он занимается всю жизнь.
– Главное делать то, что ты любишь, к стати, делать, делать это честно. Как в первый и в последний раз в жизни. Поэтому для меня каждый выход на сцену это испытание, это барьер, который я всегда преодолеваю. Но это никогда не было и, я надеюсь, никогда не будет халтурой.
Для сравнения и полноты картины восприятия творческой судьбы русского гения, вспомним его рассказ о самом первом выходе на профессиональную сцену.
«Ла Скала», оперный театр в Милане. Рисунок 19 века
«– Вы оказались самым молодым певцом в Красноярском театре. Страшно было выходить на сцену в первый раз?
– Я не очень хорошо помню то время, но в юношеском возрасте я вообще мало чего боялся. У меня было шапкозакидательское настроение. Я сопоставлял себя с Карузо. И это было правильно, я сразу поставил себе предельно высокую планку. И когда я оценивал себя с такой точки зрения, мне было не очень страшно. Страшнее становится позже. С возрастом все больше возрастает чувство ответственности. Осознавая это в полной мере, начинаешь волноваться. Но это уже совсем другое волнение»[56].
В разное время, словно подводя итог своим страхам, волнениям и устремлениям, маэстро признавался:
– Лепит меня жизнь, обстоятельства, хотя я научился их корректировать, – откровенно признавался Дмитрий Александрович. Так вот и со страхами: они влияют на творческую судьбу, но их можно и нужно корректировать…
– Так и в моей жизни, в моей карьере всё построено на преодолении: на преодолении самого себя, на преодолении своих сомнений, своего пессимизма. Поэтому для меня жизнь, получается, как своего рода лестница, что ли… Если не лестница, то скала, на которую карабкаешься, преодолевая.
В программе с ведущим В. Познером Дмитрий Александрович косвенно показал еще один нюанс, заставляющий его душу волноваться перед каждым выступлением, и этот нюанс сродни мессианству творца, стоящего на сцене:
– Вообще любое искусство – это преломление себя через страдания, конечно. Потому что такое качество как сострадание, прежде всего, присуще искусству, классическому искусству, настоящему искусству. Поэтому человек ярче и больнее, и острее понимает и нуждается в этом, когда ему плохо. Поэтому эти абсолютно уникальные случаи из нашей истории, из мировой истории, когда классическое искусство лечило души и спасало людей от смерти, такое имеет место быть в истории. Я надеюсь, что, может быть, это никогда не случится в наше время. Не дай бог, чтобы у людей было горе и голод. Но музыка объединяет, она дает определенную установку, что ли. Она направляет, как очень часто страждущие люди, болеющие, обделенные счастьем, бегут к спасению, к религии, допустим. Поэтому для меня существующая жизнь в классической музыке – это как религия.
С этим размышлением переплетается другое интервью, размещенное 27 октября 2005 г. в газете «Известия» под названием: «Д. Хворостовский: «Бесит, когда меня до сих пор воспринимают как сибирского валенка»»[57].
С певцом беседует Мария Бабалова.
«– Почему современной религией стала карьера?
– Таковы условия жизни. Карьера – это все. Особенно для мужчины, потому что карьера – это деньги и положение в обществе.
– И искусство так же, как и все остальное в мире, впадает в наркотическую зависимость от денег?
– Это естественный процесс. Живя на Западе, я давно с этим свыкся. Все искусство зиждется на щедрости разных меценатов, которые платят за театральные постановки, за твои личные выступления. Потому что практически ни в одной стране мира государство не поддерживает искусство. И общение со спонсорами, реверансы в их сторону уже давно вошли в моду, стали привычными и не кажутся мне какими-то потугами. Хотя я так и не стал светским человеком, но понимаю, что подобные встречи – обязательная часть моей работы».
Несмотря на светскую обязаловку и «религию денег» в творческом мире, всемирно известный оперный певец Дмитрий Хворостовский считает: «Без классического искусства у планеты нет будущего!» А потому будет участвовать по всем правилам мировой игры в распространении классического искусства по планете…
