Василий Соколов - Вторжение
- На то оно и начальство, чтобы о нем хлопотать, - не то шутя, не то всерьез ответил Гнездилов и захохотал. - За такую красотку комиссару придется приказом по дивизии благодарность объявить, - добавил Николай Федотович.
Сказано это было шутки ради, но Гребенникова внутренне покоробило: "Черт меня дернул на эту затею".
Елка была поставлена, в угол. Она отошла с мороза и источала острый запах хвои. Гости расселись за столы, сдвинутые в один общий. И когда послышался тягучий, словно идущий из глубин веков, перезвон кремлевских курантов, все поднялись, скрестили над столом руки. Зазвенели хрустальные бокалы. Сам Гнездилов, обычно неразговорчивый и строгий в обращении, был увлечен общим весельем, смеялся, успевал с каждым перекинуться словом; от удовольствия то и дело гладил рукой редкие, седеющие волосы. Его радовало, что компания подобралась приличная. Он все время порывался произнести тост, но никак не мог успокоить развеселившихся гостей.
- Тише! - жестом просил он. - Дайте мне слово сказать... - И едва смолк шум, Гнездилов обвел гостей умиленным взглядом и сказал:
- Выпьем, товарищи, за удачи по службе... Чтобы мы, так сказать, продвигались по лесенке и в чинах не были обделены...
Скучающими глазами посмотрел Иван Мартынович на Гнездилова и отвернулся. Чувствуя какую-то заминку, капитан Гольдман, ведающий продовольственным снабжением, привстал и, держа в руке рюмку, обратился к Гнездилову:
- Дорогой Николай Федотыч, прошу иметь в виду и подчиненных, а уж мы стараемся... - и гости, покатываясь со смеху, еще раз чокнулись.
Гнездилов попросил снова наполнить бокалы.
- Пойдем по команде, так сказать, по солнышку... Очередь за вами, Лена... Как вас по батюшке?
- Зовите меня так, просто, - заулыбалась Гребенникова и, подумав, сказала:
- Давайте выпьем за то, чтобы жилось всем... И чтобы никогда не было разлуки с нашими муженьками.
- Верно. Но когда будет на то приказ и придется нам в поход идти, чтобы жены не оплакивали, - добавил Гребенников, и все опять стали чокаться.
Столы сдвинули к передней стене. Молоденький лейтенант Володя Полянский, зять полковника, приехавший на побывку из Могилева, завел граммофон. Закружились пары, застучали каблуками женщины. В круг танцующих вошел и Николай Федотович. Его грузное тело было не под стать стремительным движениям, и, однако, Гнездилов в паре с живой, тонкой в талии Леной кружился необыкновенно проворно. Когда все утомились, Гнездилов попросил завести лезгинку и пошел вприсядку, гикая и размахивая руками, словно цеплялся ими за воздух.
- Браво, браво! - подзадоривали гости, и полковник еще быстрее закружился по комнате. Он так же быстро остановился и с разбегу опустился на тахту, не заметив, что там лежали пластинки; они глухо затрещали. В комнате поднялся хохот, только жена с сожалением покачала головой.
Минуты роздыха коротали в разговорах. Конечно же, Гнездилов и тут нашелся, будто подменил его кто-то, отняв у него привычную строгость и сделав настоящим добряком.
- Ну, Владимир, чего нос повесил? - спросил он зятя. - Жена есть, сыном тоже доволен.
- Доволен, - кивнул тот, держа в руках куски пластинки.
- То-то, помяни меня добрым словом, - гудел Николай Федотович. Забыл, как спасал тебя. Бунтарь эдакий! - рассмеялся Гнездилов и, видя, что все заинтересовались, принялся рассказывать: - Как же, подарил ему дочку - кровинку свою... А он и медового месяца не справил, как на дыбы встал. Разводиться! Характерами, видите ли, не сошлись...
- Будет тебе, Коля, перестань! - перебила жена.
- А что тут такого? Какая может быть в этом секретность? Для других будет наука и для него, - кивнул Гнездилов на зятя и продолжал: - Так вот, значит, разводиться - и никаких гвоздей. Меня в пот бросило. Это в наше-то время, когда такие законы! Можно сказать, настоящий бой ведем за мораль! Пришлось вмешаться, разбирать их персонально.
В это время стукнули брошенные на тумбочку куски пластинки. Насупясь, Володя Полянский зашагал к двери.
- Ты куда? - спросил Гнездилов.
- На воздух. Подышать хочу, - уклончиво ответил тот.
- Ишь, правда глаза колет, - сказал Николай Федотович, когда зять вышел. - А мне, думаете, легко было? Душой за них, птенцов, переболел. Да... Стал уговаривать - не помогло. Хотел отделить - тоже отбой дают. Ах, думаю, занозы! С целой дивизией управляюсь, а уж вас-то научу уважать законы морали. Сажаю с места в карьер в машину - и к себе на дачу. Верст тридцать отсюда. По весне дело было. Глушь кругом, зелень, соловьи свистят. Благодать, одним словом! Вручаю им ключи от дачи, наказываю: поживете на лоне природы - свыкнетесь. Через денек оду проверить, машину, понятно, оставил на дороге. Осторожно, маскируясь ветками, крадусь к даче и краешком глаза в окно: нет, сидят друг от друга на порядочной дистанции и ведут словесную перепалку. Ладно, думаю, помиритесь. Не мытьем, так катаньем возьму. Даю им недельку на раздумье. Всякую связь с ними прервал, только провизию мой шофер подвозил... Приезжаю потом сам и застаю, можно сказать, уставной порядок. Сидят они в обнимку за столиком и в цветках сирени счастье свое обоюдное ищут! - заключил Николай Федотович и позвал гостей опять к столу.
- Да, удобную гауптвахту устроил, - заметил под общий смех Гребенников.
- Живут, как миленькие. Зарок дали не браниться, - ответил Гнездилов и увидел на пороге Владимира: - Чего улыбаешься? Неправду говорю?
Подгулявшим гостям ни пить, ни есть уже не хотелось. Руки лениво тянулись к рюмкам. Вскоре на столе появился песочный торт, приготовленный хозяйкой. За чашкой кофе рассказывали анекдоты, такие, что женщины стыдливо прятали глаза. Лена Гребенникова выждала удобную минуту и запела. Поначалу она пела свободно и легко, но под конец не вытянула высокую ноту и в смущении замахала руками.
- Как соловушка! Душевно поздравляю! - хвалил Гнездилов и громче всех хлопал в ладоши.
Только ее муж не разделял восторга. Он хмурился.
- Печально это слышать, - к удивлению всех, заявил он.
Сказав так, Иван Мартынович вовсе не хотел обидеть жену. Чистый, дарованный самой природой голос ее всегда вызывал у Ивана Мартыновича радостное, почти детское восхищение; он надеялся когда-нибудь увидеть свою Леночку на сцене, но как ни уговаривал пойти учиться, жена чего-то медлила, колебалась. И время было упущено. Гребенников склонил голову и, глядя вниз, внятно повторил:
- Очень печально...
- Вы обижаете жену, - заметил ему Гнездилов. - У нее же талант. Да, да. Талант оперной певицы.
- Был когда-то... - нехотя проговорил Иван Мартынович. - Время потеряно. И его не вернуть.
Николай Федотович, не найдясь сразу, что ответить, пожевал губами.
