Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
— До свиданья, Мэри, всем до свиданья, — Надя нагнулась к решетке, чтоб попрощаться с баптисткой.
— Помогай тебе Бог! — ответила та из темноты.
— Прекратить разговоры, шагом марш на выход, — скомандовал подскочивший к ним конвоир, в котором все узнали воришку.
— Не обхезался с молочка, а? — крикнула ему Мэри.
— Го-го-го! — пронеслось по вагону, но он даже не обернулся, так был занят, считая по головам проходивших к выходу зечек.
— Ворон ворону глаз не выклюет, — мрачно изрекла вслед ему Христова невеста.
Подножка вагона оказалась высоко над землей, и Надя больно ударилась коленом о чемодан, который не успела забрать впереди прыгнувшая женщина. Следом за ней должна была соскочить пожилая зечка со сроком 15 лет, 5 по «рогам», со статьей 58, 1а, 10, 11 и еще что-то, чего Надя не успела расслышать. Потирая ушибленную ногу, она обернулась, чтоб помочь ей, (хоть враг, но все же пожилая, чем-то на маму похожа), но не успела протянуть руки, как конвоир прикладом оттолкнул ее.
— Назад, встать в строй!
— Помогите же ей! — в бессильном гневе крикнула Надя.
— Поговори еще! — окрысился конвоир.
Женщина долго прицеливалась, задерживая разгрузку, как бы половчее прыгнуть, но неуклюже упала и вскрикнула. Подняться на ноги она не смогла.
— Встать! — заорал конвоир.
— Не могу, у меня, кажется, сломана нога, — проговорила женщина, сморщив от боли лицо.
— Поднимите ее! — приказал он.
Надя и Зойка взяли ее под руки и попытались поднять, но напрасно. Идти она не могла, ступня ее левой ноги была вывернута пяткой наружу, вбок, и свободно болталась.
По строю пронесся ропот недовольства.
Подбежал начальник конвоя. — В чем дело? Почему задержка? — Женщина ногу сломала! — объяснила Надя.
Лейтенант узнал ее и сразу сбавил тон.
— Идти не можете?
— Пристрелите меня, умоляю вас! — простонала женщина и повалилась навзничь.
— Быстро сюда врача, санитаров! — приказал лейтенант, — остальным продолжать разгрузку.
Тотчас один охранник сорвался бегом по путям к красному кирпичному зданию, недалеко от головного вагона. Женщину со сломанной ногой кое-как оттащили с вещами в сторону, разгрузка вагона шла своим чередом.
Пока ждали врача, этапницы негромко переговаривались меж собой.
— Это жена известного академика Соколова.
— Не академика, а профессора.
— И совсем не профессора, это жена маршала Тухачевского. «Болтушки! Говорят, сами не зная что, — возмутилась про себя Надя, отвернулась от них и стала рассматривать вагоны. Где-то там остался немецкий генерал, а скорее всего, его забрали раньше нас, ночью, пока стоял поезд. Мужской вагон тоже опустел», — соображала она, глядя на открытые настежь двери вагона. Потом она повернулась: «Может, кто из знакомых по камере?» И верно, через несколько рядов от нее стояла «космополитка безродная» Соболь и еще одна женщина из ее камеры, тоже политическая, кажется, нерусская, не то полька не то литовка.
Минут через двадцать или поменьше пришли трое в белых халатах, сзади трусил с автоматом конвоир. Один из них, седой с мрачным лицом, видно, доктор, два других с носилками помоложе— санитары. Все в белых шапочках. Седой нагнулся и осторожно потрогал ступню женщины, а затем пощупал пульс.
— Нашатырь, — сказал он коротко санитарам.
Вдохнув несколько раз кусок намоченной нашатырем ваты, женщина открыла глаза и застонала.
— Ну что? Следовать может? — озабоченно спросил лейтенант, начальник конвоя.
Врач выпрямился во весь свой высокий рост, посмотрел на него сверху вниз, пожевал губами и распорядился:
— Срочно в операционную!
— Под вашу ответственность! — пригрозил лейтенант. — Берите формуляр, надо оформить акт передачи. Врач еще раз кинул на него взгляд, полный неприязни и презрения, но, ни слова не сказав, повернулся и пошел за носилками.
Выгрузка остальных закончилась быстро.
— Спешат вертухаи, сбились с расписания, — сказала Муха.
— Почему вертухаи? Вертухаи, которые на вышках стоят, вертятся. А это доблестные воины — конвой, охрана! — поправила Муху темноглазая блатнячка с наколкой на руке в виде сердца, пронзенного стрелой, и надписью «люблю Толю», которую Надя успела заметить, когда та поправляла платок на голове.
Как только с подножки вагона спрыгнули последние и встали с вещами, два охранника с собаками с обоих концов вагона прошли по коридору.
— Отставших ищут, — может, кто в сортире притаился, бежать, — пояснила всезнающая Муха.
Таких не обнаружив, доложили начальнику. Лейтенант повернулся лицом к строю и, гордо выпятив грудь, гаркнул, что есть силы:
— Слушать мою команду!
Все замолкли, и даже собаки перестали брехать и чесаться.
— Построиться! Разобраться пятерками! Стоять смирно! Прекратить разговоры! Шаг вправо, шаг влево считаю попыткой к побегу, — тут он сделал паузу и оглядел строй зечек, давая им время осмыслить услышанное, затем, еще возвысив голос, добавил — Стрелять буду без предупреждения. Ясно?
— Я-я-сно, — вяло и недружно ответили ему. Одна Зойка Муха натужно заорала громче всех. Лейтенант метнул неодобрительный взгляд в ее сторону и зашагал вдоль шеренги.
— Шаг вправо — агитация, шаг влево — провокация, прыжок вверх — пропаганда, удар попой об дорогу—побег. Стреляю без предупреждения, — передразнила его Муха, как только он отошел подальше.
Долго стояли, переминаясь с ноги на ногу, чего-то ждали. Но вот паровоз, неожиданно пронзив воздух резким свистком, дернул вагоны и, увозя оставшихся зеков в клетках-купе, покатил вдаль. Оттуда, со стороны кирпичного дома, показался отряд военных, человек с десяток или больше.
— Вот и смена конвою прибыла!
— Опять считать будут, — заговорили старожилы. — Скоро поведут куда-нибудь.
Всю процедуру передачи Надя не видела, она происходила далеко от нее. Новый начальник конвоя, тоже лейтенант, но старший, хотя видом помладше, недовольно оглядел этап. Женщины замерзли и сбились в кучу для тепла, нарушив при этом предписанный порядок в строю. Ветер вдоль полотна железной дороги мел пронизывающий до костей. Только собакам было нипочем, они повизгивали, не то от голода, не то от скуки, что некого преследовать, никто не пускается в побег.
Наконец, оглашая воздух гудками, в клубах пара подкатил новый состав.
— Карета подана, господа! — сказала неугомонная Муха.
Пассажирских в нем было всего два вагона, остальные пустые открытые платформы и три телячьих теплушки.
— Где ж нас разместят, столько народу в двух вагонах, опять на сплошняках? — недоумевала Надя.
