Толстой и Достоевский. Братья по совести (СИ) - Ремизов Виталий Борисович

^{Борьба за наследство графа Безухова. Худ. Александр Апсит}

— Nous у voilà (В этом-то и дело. — В. Р.), отчего же ты прежде ничего не сказала мне?

— В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, — сказала княжна, не отвечая. — Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, — почти прокричала княжна, совершенно изменившись. — И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу все, все. Придет время!» (9, 87–91).

«Вся революционная деятельность Новодворова, несмотря на то, что он умел красноречиво объяснять ее очень убедительными доводами, представлялась Нехлюдову основанной только на тщеславии, желании первенствовать перед людьми. Сначала, благодаря своей способности усваивать чужие мысли и точно передавать их, он в период учения, в среде учащих и учащихся, где эта способность высоко ценится (гимназия, университет, магистерство), имел первенство, и он был удовлетворен. Но когда он получил диплом и перестал учиться, и первенство это прекратилось, он вдруг, как это рассказывал Нехлюдову Крыльцов, не любивший Новодворова, для того, чтобы получить первенство в новой сфере, совершенно переменил свои взгляды и из постепеновца-либерала сделался красным, народовольцем. Благодаря отсутствию в его характере свойств нравственных и эстетических, которые вызывают сомнения и колебания, он очень скоро занял в революционном мире удовлетворявшее его самолюбие положение руководителя партии. Раз избрав направление, он уже никогда не сомневался и не колебался и потому был уверен, что никогда не ошибался. Всё ему казалось необыкновенно просто, ясно, несомненно. И при узости и односторонности его взгляда всё действительно было очень просто и ясно, и нужно было только, как он говорил, быть логичным. Самоуверенность его была так велика, что она могла только отталкивать от себя людей или подчинять себе. А так как деятельность его происходила среди очень молодых людей, принимавших его безграничную самоуверенность за глубокомыслие и мудрость, то большинство подчинялось ему, и он имел большой успех в революционных кругах. Деятельность его состояла в подготовлении к восстанию, в котором он должен был захватить власть и созвать собор. На соборе же должна была быть предложена составленная им программа. И он был вполне уверен, что программа эта исчерпывала все вопросы, и нельзя было не исполнить ее.

Товарищи уважали его за его смелость и решительность, но не любили. Он же никого не любил и ко всем выдающимся людям относился как к соперникам и охотно поступил бы с ними, как старые самцы-обезьяны поступают с молодыми, если бы мог. Он вырвал бы весь ум, все способности у других людей, только бы они не мешали проявлению его способностей. Он относился хорошо только к людям, преклонявшимся перед ним» (33, 400–401).

Глава пятнадцатая. «А ВО ВСЕМ: ОТСУТСТВИЕ И ПОТЕРЯ ОБЩЕЙ ИДЕИ… ВСЕ ВРОЗНЬ»

«А во всем: отсутствие и потеря общей идеи (в это царствование от реформ). Все врознь» (XXVI, 50).

«К свиданию Васина, ЕГО и Подростка. Говорят о самоубийствах. Задается (Подростком) вопрос: какие причины заставляют перед последними мгновениями чуть не всех (или очень многих) писать исповеди (NB) так, что если б у всех были средства, то все, может быть, писали бы исповеди)? Самолюбие, мелкое тщеславие. Иные и самоубийства происходят от одного тщеславия. (Неверие?) (Недостаток общей, руководящей идеи, затронувшей все образования и все развития, например кухарка, повесившаяся из-за того, что потеряла барские 5 руб.) И это общая черта только нашего времени, ибо никак нельзя сказать, что самоубийства были в точно таком же числе и с таким характером и прежде, до гласности. Напротив, именно теперь усилились, и именно эта черта только нашего времени. Потеряна эта связь, эта руководящая нить, это что-то, что всех удерживало.

— Что ж, по-вашему, потеряно, неужели утрата крепостной зависимости?

— Нет, не одно это.

— А что?

— Потерян вообще порядок.

— Стало быть, теперь вообще беспорядок?

— Именно. Я не хвалю то, что потеряно. То был дурной порядок, но хороший или дурной — он все-таки был порядок. А теперь и хорошо, да беспорядок.

— Т. е. не хорошо, да беспорядок.

— Хоть и так, не спорю.

Истребляют себя от многочисленных причин, пишут исповеди тоже от сложных причин, а не одного тщеславия. Но можно отыскать и общие черты, например то, что в такую минуту у всех потребность писать…» (XXVI, 68–69).

«НОВОЕ

По новому плану с 26 августа.

Название романа: «Беспорядок».

Вся идея романа — это провести, что теперь беспорядок всеобщий, беспорядок везде и всюду, в обществе, в делах его, в руководящих идеях (которых по тому самому нет), в убеждениях (которых потому же нет), в разложении семейного начала. Если есть убеждения страстные — то только разрушительные (социализм). Нравственных идей не имеется, вдруг ни одной не осталось, и, главное, с таким видом говорит ОН, что как будто их никогда и не было.

— Ну да ведь вот вы религиозны.

— Еще бы этого-то у меня не оставалось.

— Ты вот, — говорит ОН Подростку, — выбрал идею о Ротшильде. Этой идеей ты можешь тоже свидетельствовать о нравственном беспорядке. Ты хочешь удалиться в свою нору от всех и берешь к тому меры.

Лиза — полный нравственный беспорядок, не согласна жить без счастья.

Долгушины — нравственный беспорядок.

— Пусть они ошибаются, — говорит Подросток, — но у них убеждение чести и долга, следовательно, уже нет беспорядка.

— Убеждение чести и долга ко всеобщему разрушению — хорош порядок; впрочем, я и спорить не хочу, — говорит ОН» (XXVI, 80–81).

«Свияжский был один из тех, всегда удивительных для Левина людей, рассуждение которых, очень последовательное, хотя и никогда не самостоятельное, идет само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая в своем направлении, идет сама по себе, совершенно независимо и почти всегда вразрез с рассуждением. Свияжский был человек чрезвычайно либеральный. Он презирал дворянство и считал большинство дворян тайными, от робости только не выражавшимися, крепостниками. Он считал Россию погибшею страной, вроде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе с тем служил и был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал с кокардой и с красным околышем фуражку. Он полагал, что жизнь человеческая возможна только за границей, куда он и уезжал жить при первой возможности, а вместе с тем вел в России очень сложное и усовершенствованное хозяйство и с чрезвычайным интересом следил за всем и знал все, что делалось в России. Он считал русского мужика стоящим по развитию на переходной ступени от обезьяны к человеку, а вместе с тем на земских выборах охотнее всех пожимал руку мужикам и выслушивал их мнения. Он не верил ни в чох, ни в смерть, но был очень озабочен вопросом улучшения быта духовенства и сокращения приходов, причем особенно хлопотал, чтобы церковь осталась в его селе. […]