Лотта Ленья. В окружении гениев - Найс Ева

СЦЕНА 2 Берлин в огнях —

лето 1929 года

Даже если Лотта не верит, что это заслуга Ауфрихта, его обещание выполнено. После премьеры она собрала все рецензии в ящике стола. Листки уже изрядно потрепаны, потому что она то и дело читала их, когда надо было набраться мужества. Даже те критики, которые не очень жаловали пьесу, согласны, что исполнительницу Дженни надо иметь в виду.

Поэтому, когда потом «Трехгрошовую оперу» записывали на пластинку, Лотту спросили прямо, не хочет ли она исполнить еще и партию миссис Питчем. Она не колебалась ни секунды и ответила согласием. После успеха постановки и записи Роза Валетти, должно быть, пожалела, что так быстро сдалась. Оказывается, она тогда подписала контракт с другим театром, так как была уверена, что они провалятся.

Лотта наслаждалась мыслью, что все, кто не верил, теперь кусают локти, а она, окрыленная и знаменитая, прогуливается вдоль Шпрее. Другие упустили свой шанс участвовать в «выдающейся пьесе» современности. Только Кароле Неер разрешили вернуться. После успеха она настоятельно требовала дать ей первоначально отвергнутую роль. Конечно, Брехт на все согласился, как бы несправедливо это ни было по отношению к Роме Бан, которая так смело взяла на себя роль Каролы. Но Карола разыграла два козыря — любовницы и вдовы:

— Сейчас это было бы для меня большим утешением. Думаю, что только горе держало меня вдали от вас.

И кто может противиться скорбящей?

«Трехгрошовая опера» уже покорила Вену и Будапешт. С каким удовольствием Лотта сыграла бы там свою роль. Но Курт говорит об уходе, когда другие празднуют успех. Ей жаль видеть его таким грустным.

Если бы у нее было больше одной жизни, то в одной она была бы той женушкой, о которой он мечтает. Она не неслась бы с одного выступления на другое и не пила бы игристое со своими коллегами, а массировала бы шею Курту, успокаивала его душевные страдания понимающими «охами» и «ахами» и гладила бы его рубашки, пока не разгладила последнюю крохотную складочку. Эта жена не целовала бы другого мужчину, но ждала бы, пока ее супруг вернется к ней из своего кабинета — даже если это произойдет через несколько месяцев.

Ведь, несмотря на эмоциональное самочувствие, Курт сочиняет как сумасшедший. Тоска его одолевает только тогда, когда он этого не делает, то есть когда они проводят время вместе. Если Лотта старается развеселить его шутками, от которых он раньше мог закатываться от смеха, он с усилием выжимает улыбку, и она чувствует себя совершенно ненужной.

К сожалению, она не может остановить растущее отторжение. Ей неприятно все время мучиться совестью, не осознавая своей вины. Она не изменилась, он изменился. Вместо того чтобы наслаждаться с ней жизнью в Берлине, он говорит, что его озадачивает положение в мире. Они уже могут себе позволить ездить на «фиате», путешествовать и даже переехать в новую роскошную квартиру. Теперь, когда они могли бы наконец и летать, он надевает на себя кандалы. Хотя они живут в более просторных комнатах, чем раньше, воздух в них кажется Лотте спертым, а молчание между ними — удушающим. Если в квартире они встречают друг друга, что в некоторые дни и не случается, то говорят о покупках, соседях и коллегах. Они наполняют все вокруг шумом, как будто он сможет преодолеть расстояние между ними и сдержать одиночество. Даже на работе они на время разошлись. Ей предложили роль в «Пробуждении весны» Ведекинда — от такого не отказываются. Курт с Элизабет, Хеленой и Брехтом работает сейчас над новой пьесой «Happy End».

В последнее время они практически не пересекаются, поэтому договорились встретиться сегодня днем в кафе на Кудамм. Времени еще много, поэтому Лотта прогуливается дальше вдоль Шпрее. Зимой этот город весь день может наводить тоску, но летом здесь живешь как в дурмане. На раскаленных улицах пахнет борделем, в который только что ввалилась целая команда. Это запах раскаленного асфальта, мускуса и амбра женских духов и особый аромат айланта во внутренних дворах, который удивительно похож на запах мужчины.

Будто ниоткуда появляется рука, выглядывающая из потрепанного рукава, которая преграждает Лотте дорогу. Эта рука нищего с грязью на лице и чашкой без ручки. Он потерял одну ногу, наверное, во время войны. Это было давно, и парню вряд ли больше тридцати, то есть половину свой жизни он, должно быть, провел со своим увечьем, думает подавленная Лотта. Когда он раскачивает чашку туда-сюда, в ней звенят несколько монет. Лотта ищет в своей сумочке кошелек и добавляет к его улову еще марку.

— Спасибо! — Он вытягивает губы и насвистывает первые такты песни Мэкки-ножа. — Я думал, что вы пройдете мимо, госпожа Ленья. Что у вас не найдется для меня и пфеннига, — хрипит он. — А вы ведь так хорошо пели, будто одна из нас.

— Вы меня узнали? — радостно вскликнула Лотта.

Он кивает.

— Может, вам нужен такой, как я, в банде нищих мистера Пичема?

Она сокрушенно поднимает плечи и тут же опускает.

— Жаль, что это только театр. Вы же понимаете.

Улыбаясь, он наклоняется вперед.

— К сожалению, да.

Лотта незаметно вздыхает. Она бы с радостью вместе с монетами положила зубную пасту «Одол». От бедняги ужасно воняет. Позади него за стеклянными дверями шикарного отеля виден освещенный разными цветами фонтан, расположенный в середине зала. Вот было бы удовольствие затащить его через эти стеклянные двери и искупать. Мечтал ли он приблизиться к этим волшебным дверям?

Весь город тем временем погружается в свет. Между ярко освещенных вывесок мерцают рекламные щиты. Для Лотты этот свет и блеск как обещание: больше никогда никакой темноты.

Курт, напротив, видит в этом лишь уход от действительности. Он считает, что быстро распространяющийся электрический свет придуман для кровопийц, он на руку владельцам фабрик, которые по ночам заставляют людей работать, не разгибая спины. А между прочим, дома к электричеству подключено все, чем Курт с удовольствием пользуется. Она могла бы ему рассказать про темные улочки, в которых этот свет очень даже к месту. Конечно, от этого не становится безопаснее, но вы хотя бы можете увидеть, что вас подкарауливает за углом.

Когда Лотта появляется в кафе, Курт уже сидит за одним из столиков. Он сразу ее замечает и тут же встает. После того как их губы мимолетно соприкоснулись и они сели на свои места, она пытается оценить его настроение. Но его неподвиж-ное лицо не дает возможности зацепиться хоть за что-то.

— Как твое выступление? — спрашивает он нежным голосом.

— У меня вчера был прекрасный вечер. Ведекинд хорошо идет. А теперь рассказывай ты. Как вчера все прошло с вашим «Happy End»? У меня не было времени посмотреть газеты, но готова спорить, что это был полный успех.

Из-за того, что ей самой пришлось быть на сцене, Лотта не смогла пойти на его премьеру.

— Пьеса, конечно, хороша, только ее отменили.

— Что? — Лотта несколько раз моргнула глазами. — Я же только что видела репетицию, все было очень убедительно. Все говорили, что новая пьеса будет еще более впечатляющей, чем «Трехгрошовая опера».

— Сначала им понравилось, но потом... — Он бросил на блюдце чайную ложку, которой только что размешивал черный мокко. — В конце Хелена вдруг обругала публику и скандировала коммунистические лозунги. После этого все захотели свои деньги назад. Уже решено, что спектакль отменяют.

— О нет! — вырывается у Лотты.

Курту срочно требовалась поддержка, ведь он описывал репетиции как настоящий ад. Мелочная ревность трех брехтовских женщин действовала ему на нервы — помимо Хелены и Элизабет, вернулась еще Карола со своей партией. Лотта может его понять. И дело не только в женщинах. Брехт на глазах превращается в остервенелого коммуниста без всякого чувства юмора, в чем Хелена, похоже, решила его превзойти.

— Чего же еще хочет эта Хелена? Она уже выиграла.

Ей удалось женить на себе Брехта, хотя у него только что началась афера с писательницей Марилуизой Фляйссер. Никто, кажется, не знает, что произошло, только после свадьбы и Фляйссер, и Элизабет пытались покончить с собой. Потом они стали тайно сговариваться, как и раньше, как будто ничего не случилось.