Михаил Басханов - «У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904.
Женя Зайцева к моменту увлечения ею Снесаревым не была обделена вниманием других мужчин, отмечавших ее молодость и красоту. Дом полковника Зайцева в Оше был всегда полон гостей – русских офицеров, иностранных путешественников, дипломатов и военных, по своему положению это были люди с именем, нередко аристократических фамилий, часто молодые, спортивные и интересные. Женя всегда пользовалась расположением офицеров ошского гарнизона, и когда она вышла замуж и уехала в Петербург, то ее отсутствие сразу почувствовали все офицеры, посещавшие военное собрание[188]. В Оше Женя могла наблюдать разнообразных мужчин, замечать, сравнивать и формировать собственное представление об идеальном мужчине. Поэтому появление Снесарева, хотя человека во всех отношениях интересного и видного, не могло сразу произвести переворота в ее чувствах и воззрениях. Понадобилось время, чтобы она осознанно сделала свой выбор, основанный на глубоком чувстве и вере в счастливую звезду Снесарева.
Для Снесарева встреча с Женей была, что называется, любовью с первого взгляда. Сильное и глубокое чувство настолько захватило его, что он уже не вспоминал о своих рациональных схемах и осторожном подходе к выбору спутницы жизни. Вполне возможно, что именно эта встреча окончательно поставила точку в его отношениях с Ритой. Сохранилось немного подробностей романа Снесарева и Евгении, но известно, что начало его было весьма бурным: Снесарев давал волю своим чувствам и темпераменту, тяжело переживал временное расставание с Женей, много думал о ней и даже ревновал ее к воображаемым соперникам.
Представляется, что семья Зайцевых не возражала против завязавшихся отношений, но, ввиду возраста дочери, оттягивала их официальное оформление. Формально к этому был предлог – необходимость закончить учебу в Оренбурге. В одном из писем Снесарев упоминает о том, что его помолвка с Женей состоялась задолго до их венчания[189]. Здесь вопрос в том, как понимать слово «задолго», но представляется, что срок между помолвкой и венчанием был не таким уж и большим. Во всяком случае, из письма В. Н. Зацева[190] к Снесареву не заметно каких-либо признаков, указывающих на то, что у Снесарева до октября 1903 г. развивались какие-то серьезные отношения с Евгенией Зайцевой. Венчание Андрея Евгеньевича и Евгении состоялось 14 ноября 1904 г. в церкви Михаила Архангела в г. Ош. Этот день положил начало семейному союзу, которому суждено было пережить много счастливых лет и мужественно встретить удары войны, революции и репрессий.
Представляет интерес круг друзей А. Е. Снесарева по Ташкенту, его взаимоотношения с офицерами-сослуживцами. Наиболее известный представитель этого круга – генерал Л. Г. Корнилов. Снесарев и Корнилов хорошо знали друг друга по совместной службе в Туркестане и в Главном управлении Генерального штаба, состояли в переписке, но, как представляется, между ними никогда не было доверительных дружеских отношений. Снесарев очень гордился дружбой с Корниловым, в переписке с семьей называл его «личным другом» и иногда обращался к нему с просьбами (особенно, когда служебное положение Корнилова сильно упрочилось). Известие о смерти Л. Г. Корнилова в Карпатах в апреле 1915 г. (оказавшееся ложным) Снесарев встретил без особых эмоций, сильных человеческих переживаний: «На душе моей тихо и немного печально» (письмо к жене от 19 мая 1915 г.), «Корнилов дошел до больших пределов… и убит. Пусть лучше дело идет так, как ему надлежит идти» (письмо к жене от 21 мая 1915 г.). В период нахождения в должности Верховного главнокомандующего, готовясь к борьбе с немцами на фронте и с большевиками в тылу, Корнилов собирает вокруг себя единомышленников, делает ставку на наиболее надежных из них. Из совокупности доступных сведений можно сделать вывод, что в число таких людей Снесарев не входил. Это могло быть связано и с позицией занимаемой самим Снесаревым, не случайно в одном из писем он замечал: «Кого мне жаль, это Лавра Георгиевича; в конечный успех его я не верую…» (письмо к жене от 16 апреля 1917 г.). В дни, предшествовавшие корниловскому выступлению и во время его, Снесарев не имел личных контактов с Корниловым, а получал сведения из газет («в газетах полная неразбериха», замечал он), мало представлял замыслы и мотивацию действий Корнилова, что также свидетельствует об отсутствии между ними тесных связей. В одном из писем (22 июля 1917 г.) Снесарев упоминает о помощи Корнилова в вопросе о назначении его на должность начальника штаба 1-й армии, и что в связи с предстоящим назначением он «переведен в распоряжение Корнилова». Не исключено, что Корнилов действительно пытался помочь Снесареву с новым назначением, но в силу событий, связанных с корниловским выступлением, такое назначение не состоялось.
В период корниловского выступления многие высокопоставленные генералы и офицеры открыто выразили Л. Г. Корнилову свою поддержку или сочувствие. Впоследствии многим эта демонстрация солидарности стоила карьеры. Снесарев в эти дни был разрываем сомнениями, как ему поступить. Предположительно, он составил телеграмму Корнилову в которой солидаризировался с его позицией, но решил выждать время и повременил с отправкой телеграммы в Ставку. Позже он представит дело так, что телеграмма оказалась задержана с отправкой некими «товарищами». Эта версия событий изложена в его письме к жене: «Через несколько часов по прочтении твоего письма мне подают “Киевскую мысль”, и в ней я читаю, как был арестован Ванновский[191]. И подумал я о своей роли в качестве его начальника штаба! Как я лично поступил бы при той обстановке, по которой тогда делали заключения и затем шаги, уверенно сказать не могу, но думаю, мое положение уже было бы пиковым потому, что мое начальство (возможное) заявило себя на стороне Корнилова… Но… товарищи задержали мой ответ на 9 дней и, в лучшем случае, освободили меня от необходимости ломать свою голову и щупать свое сердце. Теперь и пишу, и думаю я об этом спокойно, но два дня тому назад и над твоим письмом, и над газетой я подумал немало»[192].
Имеется еще один любопытный эпизод, связанный с этой темой. Относительно недавно хранители архива семьи Снесаревых обнаружили любопытный и редкий документ – «Выписку из метрической книги, часть первая, о родившихся за 1917 г.». Документ представляет собой свидетельство о рождении детей Андрея Евгеньевича и Евгении Васильевны – Георгия и Александра (7 октября 1917 г.). В графе «Звание, имя, отчество и фамилия восприемников» указано – «Генерал от кавалерии[193] Лавр Георгиевич Корнилов». Обстоятельства появления такой записи не вполне ясны, особенно принимая во внимание дату документа, когда Л. Г. Корнилов уже находился под арестом в Быховской тюрьме. Однако совокупность дополнительных сведений, взятых преимущественно из переписки семьи, позволяет сделать вывод, что запись в метрической книге действительно могла быть сделана на основе предварительного согласия Лавра Георгиевича, данного еще в период пребывания в должности Верховного главнокомандующего. Предложение взять Корнилова в крестные отцы, судя по всему, исходило от отца Евгении Васильевны – В. Н. Зайцева, который был хорошо знаком с Корниловым по совместной службе в Туркестане[194], о чем свидетельствуют письма Корнилова к Зайцеву[195]. Из совокупности имеющихся сведений можно сделать вывод, что семья Зайцевых имела с Л. Г. Корниловым более доверительные и дружеские отношения, чем сам Снесарев. Именно В. Н. Зайцев выступил инициатором пригласить Л. Г. Корнилова в крестные отцы. С этой целью он советовал Евгении Васильевне написать последнему письмо с просьбой выступить в качестве крестного отца. Сам Зайцев не хотел делать это предложение от себя (что вполне естественно, такое предложение должно исходить от родителей ребенка). По мысли Зайцева, письмо должна была написать Евгения Васильевна, но при этом сообщить Корнилову, что приглашает его «без ведома мужа (курсив мой – М. Б.), который, вероятно, будет это приветствовать задним числом…»[196]. Снесарев знал о намерении тестя и жены пригласить Корнилова в крестные отцы. В письме к Евгении Васильевне он замечал в этой связи: «Относительно Лавра Георгиевича, в качестве кума, я думаю по-прежнему, но с тою прибавкою, что его надо будет просить и в случае, если он полетит, а это легко может случиться»[197]. Письмо написано Снесаревым накануне корниловского выступления, когда политический кризис между Временным правительством и Ставкой уже достиг своего апогея. Снесарев не мог предположить дальнейшего хода событий, того, что Корнилов не просто «полетит» с должности, а будет объявлен государственным преступником и заключен в тюрьму. После ареста Корнилова каких-либо дальнейших обсуждений о приглашении его на роль крестного отца со стороны Снесарева уже не велось. Запись в метрической книге с указанием Л. Г. Корнилова в качестве крестного отца была сделана по инициативе Евгении Васильевны и В. Н. Зайцева без участия и без ведома А. Е. Снесарева. Шаг этот был крайне опасным, принимая во внимание статус Корнилова в октябре 1917 г. С приходом к власти большевиков упоминание имени Корнилова в свидетельстве о рождении детей становилось не просто опасным, а роковым.
